Помню еще, как на перевязку привели молоденького, чрезвычайно красивого собой юнкера Амосова, состоявшего на ординарцах при генерале Лидерсе. Пуля на излете попала ему ниже глаза, легко была вырезана, и рана была пустяшная, но Амосов плакал от мысли, что навек изуродован[295]. Никогда не забуду того возбужденного и восторженного состояния, в котором я находился: я был счастлив донельзя своей раной, мне казалось, что я сразу сделался старым кавказцем — одним словом, чувствовал все то, что мог чувствовать в подобном случае 24-летний неопытный юноша, в первый раз окрещенный в боевом, серьезном деле. В это время подъехал к раненым князь Воронцов, подал мне руку, со свойственной ему лаской и приветливостью обошелся со всеми нами и впоследствии часто, смеясь, напоминал мне о восторге моем от полученной тогда раны. После перевязки посадили меня на лошадь, обвязав куском бурки ногу, которую и укрепили на ремне привешенном к луке моего черкесского седла, так как стременем я не мог уже никак пользоваться. Я вскоре догнал свиту князя и оставался при ней до вступления в Дарго. Главная колонна начала двигаться по очищенному пути; цепи вели довольно усиленную перестрелку в оврагах с неприятелем. Авангард быстро очищал встречающиеся завалы, которых до Дарго пришлось штурмовать более 20, и остановился только вечером в первой довольно большой поляне, у последнего обрывистого лесного спуска к долине Аксая и Дарго.
С перевязочного пункта, ехав в свите князя Воронцова, я на пути имел случай видеть вблизи действия горцев в этой своеобразной войне. Неприятельские пули летали, несмотря на цели, со всех сторон на проходящие по дороге войска и вьюки. В этой, перерезанной оврагами, местности, в этом сплошном лесу, густо опушенном листьями, перевитыми вьющимися растениями, кустарниками, горцы поодиночке, скрываясь в ямах, кустах, между цепью и колонною, поражали нас. Выстрелы раздавались как из земли, и вместе с тем пули летели с высоты деревьев в наших солдат: неприятель был невидим, но присутствие его чувствовали повсюду. Отряду нашему, при таких условиях, приходилось проходить по узкой горной тропинке лесом от 4 до 5 верст, следуя всю ночь, а главная колонна и арьергард пришли в Дарго, с постоянной перестрелкой, только утром следующего дня.
Князь М. С. Воронцов. Литография по рис. П. Смирнова.
Проезжая по дороге, я увидел лежащего раненого приятеля своего, лейб-гвардии гренадерского полка поручика Владимира Врангеля. Он был прежде моим товарищем в Кирасирском полку, где я начал службу, все его очень любили за смелость и веселость. Как отличный стрелок, он на эту экспедицию был прикомандирован к кавказскому стрелковому батальону, и в описываемое время находился со своей ротой на позиции. Пущенная снизу пуля разбила ему щиколотку ноги, стрелки суетились около него, чтобы сделать нечто вроде носилок. В это время, покуда я разговаривал с Врангелем, один из стрелков упал, пораженный в темя. Все бросились смотреть на вершину векового чинара, под которым мы стояли, но решительно, за густой зеленью, не могли высмотреть неприятеля. Через несколько минут другой выстрел опять ранил стрелка, и тут, по направлению дыма, солдатик, прислонившись к стволу дерева, успел высмотреть на самой почти вершине дерева, между ветками, горца. Меткий штуцерной выстрел — и к общей радости, цепляясь за ветки повалился посреди нас едва дышащий, оборванный чеченец, которого тут же доконали штыками. Такого рода приемы неприятеля встречались постоянно, при движении отрядов по лесам Ичкерии в летнее время.
Я. П. Бакланов, генерал-майор Войска Донского. Литография по рис. Гиллера.
Почти стемнело, и луна начинала показываться из-за высот противоположного берега Аксая. Я застал главнокомандующего с авангардом на поляне перед обрывистым, весьма крутым, спуском к Аксаю; далее на правом берегу этой реки виднелся пылающий аул Дарго, сожженный, по приказанию Шамиля, при приближении наших войск. Мы простояли более часу на этом месте, чтобы дать возможность стянуться разбросанным по пути следования частям и обеспечить движение тяжестей и вьюков по пройденной нами местности. Картина была великолепная: вскоре луна ярко осветила всю местность, перед нами пылал Дарго — цель нашего похода. Но несмотря на впечатления, ощущаемые при этой первой нашей удаче, на трудности, которые мы преодолели, — сплошные леса, грозно чернеющие вдали, через которые мы должны были проходить, еще невольно заставляли думать о той неизвестной будущности, которая ожидала нас в этом диком, неисследованном и почти недоступном крае. Сам главнокомандующий, хотя не показывал этого, но впоследствии говорил мне, что тогда только он понял всю важность, ответственность и трудность предприятия, навязанного ему петербургской стратегией. Князь мог, по первому опыту при Дарго, оценить также неуловимого неприятеля, с которым мы имели дело в родных ему лесах Ичкерии. Может быть, в эту минуту в светлой голове Воронцова и созрела мысль о будущей системе действия, которой он следовал впоследствии и которая так способствовала окончательному покорению Кавказа.
295
Амосов вскоре поправился и впоследствии, в чине полковника, был адъютантом у генерала Лидерса. Это был чрезвычайно милый, веселый острый собеседник, обладающий замечательным даром импровизировать стихи. Я помню, как на одном прощальном обеде в 1853 году, в Одессе, даваемом отъезжавшему Дружинину, мы заказывали Амосову, на голос тройки стих в 6 куплетов и дали ему сроку 15 минут. Часы лежали на столе, и он подарил нас чрезвычайно милой и острой импровизацией.