Не могу умолчать здесь о глубоко тронувшем меня в то время самоотвержении крепостного человека моего Петра Толстого. Моложе меня двумя или тремя годами, он поступил ко мне в услужение из дома родителей моих, где обучался на кухне, был при мне с начала службы моей в Кирасирском полку, сопровождал меня во всех походах на Кавказе и поездках, исполняя должность и камердинера, и повара, и привязался ко мне безотчетно и сердечно, как умели привязываться в то время крепостные люди к своим господам. Когда мы только что вышли из огня на поляну Шаухал-берды, Петр, видя наше изнуренное состояние и томительную жажду нашу, бросился отыскивать нам воды к реке Аксаю и начал наполнять деревянную баклагу; с противоположного берега неприятель осыпал его пулями, что не помешало ему исполнить свое человеколюбивое намерение. Но в это время цепь апшеронцев расстанавливалась для прикрытия водопоя, и его, одетого в азиатскую черкеску и отделенного от нашего отряда, схватили и, связавши, привели в лагерь, принимая его за перебежчика. К счастью, командовавший остатками Апшеронского батальона, капитан Раутенберг узнал его, и первыми каплями воды, которыми в этот день мне и товарищам моим пришлось освежиться, мы обязаны доброму Петру моему[312]. Папаха и черкеска его в нескольких местах были прострелены неприятельскими пулями.
Князь Воронцов, при участии всех начальников частей, оценив отчаянное, безвыходное положение наше, решился остаться на месте и ожидать выручки от генерала Фрейтага, к которому были посланы из Дарго лазутчики с известием о нашем движении на Герзель-аул. Было немыслимо с расстроенными частями нашими, с громадным числом раненых, беспорядочным обозом и милицией, перейти то грозное препятствие, которое ожидало нас в лесистом овраге, отделявшем нас от спасения нашего — на пути к Герзель-аулу[313]. Нет сомнения, что строевые войска, при стойкости своей, хотя с потерями, но могли бы пробиться через настоящее препятствие; но прикрывая раненых и обоз, это положительно было бы делом невозможным. Благородная душа князя Воронцова не могла допустить подобной жертвы; он сказал: «Я выйду из Шаухал-берды только с последним из раненых солдат вверенного попечению моему отряда».
312
Впоследствии, когда я оставил Кавказ, я подарил ему землю и обзаведение, где он и поселился с женой, в имении моем Псковской губернии. Не имея удачи в предприятиях своих, он должен был продать свою собственность и теперь вновь проживает у меня с семейством в качестве лесничего, на жалованье, сохранив те же чувства ко мне и семье моей, которые всегда отличали его.
313
В эти два дня потеря наша была убитыми: 12 нижних чинов; ранеными: 1 обер-офицер и 24 нижних чина; контужены: 2 обер-офицера и 6 рядовых; убито несколько лошадей.