Князь М. З. Аргутинский-Долгоруков. Литография по рис. с натуры В. Тимма, сделанному в Темир-Хан-Шуре. 1849.
Наконец показалась заря; мы ожили, как оживает на рассвете каждый, кто провел ночь без сна и в движении. Близкий конец мучительного положения дал нам новые силы; оставалось одно дурное место, но лошади не выносили более вьюков, и орудия повезли на колесах, поддерживая их людьми, которым местность позволяла идти выше тропинки. Пятнадцать человек держали канат, а орудия катились на одном колесе, повиснув другим над пропастью. Уже пройдена была большая часть полувоздушного пути, как вдруг крик и грохот заставили нас броситься назад: одного орудия как не бывало; вместе с лошадьми и одним солдатом оно рухнуло вниз, но где оно остановилось в своем падении, никто не знал; мы были уже в полусвете, а внизу еще темнота. Колонна остановилась; бедный наш артиллерист и с ним 150 человек поползли вниз, саженях в 30 ниже тропинки, на травяном уступе, они нашли обеих лошадей, которые спокойно щипали траву, не обращая внимания на людей;[338] упавший солдат жестоко ушибся и не имел силы вылезать наверх. На дне глубокого ущелья нашли орудие, и часа через два после падения мы с любопытством рассматривали остатки лафета, которые с трудом втащили наверх. Орудие оказалось в целости, и это утешило артиллеристов; мы были довольны чужою радостью и тем, что батальон счастливо отделался, простояв только четыре часа: с другими бывало хуже. В 9 часов утра мы соединились с главными силами на вершине хребта, после 29 часов, проведенных в движении, без воды и пищи. Я ел как волк, спал как сурок и был совершенно счастлив. В ночь с 18-го на 19-е мне пришлось в первый раз изведать, как неистощимы силы человека; сто раз мне казалось, что я лягу и умру от изнеможения; но неумолимая необходимость двигаться, чувство долга и роковое «иди» снова поднимали на ноги. Много раз еще мне приходилось поверять этот опыт, и я всегда получал одни и те же результаты. 19-го была дневка; она была вынуждена утомлением войск. Мы потеряли Ахты из вида, но пушечные выстрелы слышны были хорошо, давая знать, что укрепление еще продолжает бороться. 20-го, мы шли горами по направлению к Кабиру. Мюриды издали следили за нами, но туман скрыл нас от их внимания. К вечеру мы спустились в ущелье Кабир-чая, и после небольшого отдыха, в сумерки, двинулись далее, арьергард впереди авангарда, оставляя переднюю колонну в хвосте, — движение часто употреблявшееся Аргутинским, полезное для войск в утомительных переходах, потому что разлагает тягость марша в арьергарде, я с удовольствием воспользовался возможностью прийти на место ночлега ранее других; но мы и не подозревали, сколько мы выигрывали перед бедным авангардом. Несколько времени мы тянулись вдоль по ущелью и, поворотив направо, начали подниматься на гору; сильный дождь и темнота, не позволявшие видеть даже голову собственной лошади, задерживали нас на каждом шагу; земляной подъем до того размыло, что люди и лошади ползли, скользили и падали. Навстречу из аула выбежали к нам татары, освещая дорогу своими чирагами (ночниками), но дождь залил библейские осветительные приборы, и мы продолжали бесславную борьбу с темнотой и грязью, не имея даже свидетелей нашего мужества. В два часа по полуночи, пройдя аул, мы достигли места ночлега, начав подниматься в 8 часов вечера и сделав, в продолжении шести часов, 2 версты! Арьергард же, бывший авангард, явился к нам только в 8 часов утра. 21-го дождь провожал наш подъем на гору. Кабир остался за несколько верст в стороне, и скоро мы решили задачу, куда идем. С гребня хребта открылась красивая долина Самура; там светило солнце, лес был зелен как весною, и шумел неугомонный Самур. Долина Самура хороша и сама по себе, но еще более для войск, возвращающихся из сурового и голого Дагестана; приятный климат, изобилие фуража и дичи, хорошие стоянки в прочных и чистых саклях, ласковые жители, и к довершению благополучия, едва ли не самые красивые женщины целого Кавказа: они так привлекательны, что сами горцы отличаются здесь угодливостью к прекрасному полу и вслух любуются, когда девушка гонит буйволов или с неподражаемою грацией несет тяжелый кувшин воды. А лезгинка в праздник или на свадьбе, когда красавица завернет чадру вокруг шеи, влетит в кружок и бросит смелым взглядом вызов молодежи… Но этот предмет может увлечь очень далеко; сказанного довольно, чтобы понять, почему у войск Дагестана лежит сердце к Самурскому округу. Верстах в пятнадцати выше Кырка мы спустились на Самур; мы не шли, а бежали с горы. Мрачная и душная атмосфера ахтинской экспедиции исчезла; непогода и таинственная будущность оставались позади, впереди было солнце, костры и неприятель! Мокрые как рыбы, мы весело переходили сердитый Самур. Переправа кавказской пехоты вброд, через бурную реку, — картина занимательная и для нас, людей бывалых, а для приезжих на Кавказ она поразительна: по грудь в воде, которая не несет, а кидает человека, кавказская пехота в отделениях, рука под руку, с ружьями через плечо, с песенниками и музыкою впереди, ввалит через ревущий поток, не теряя ни одного человека! Мы очутились в 32 верстах ниже Ахтов, на правом берегу Самура, и на другой день, так или иначе, должны были встретить неприятеля. Костры из целых деревьев запылали на биваке; теплый воздух приятно ласкал нас после жизни чересчур суровой, и долго ночью стоял над отрядом веселый шум.
338
При тяжелых, даже смертельных ранах лошади всегда щиплют траву, как будто сохраняя спокойствие: но это происходит от испуга и потери сознания.