Я оценил бой тогда только, когда по взятии завалов упало горячее увлечение, и я очутился среди побоища. Какие чувства заменили тогда напряжение битвы? Сострадание и что-то болезненное, очень болезненное. Я не мог ни смотреть на пролитую кровь, ни оторвать глаз от нее; неодолимое любопытство влекло к грустному зрелищу, а сердце сжималось и противилось жестокому любопытству; но как не смотреть? Здесь знакомый солдат, там товарищ; один умер, другой умирает, третий ждет своей участи, с тоскою ждет медика и жадно смотрит ему в глаза, желая прочесть, что в них — жизнь или смерть; но медик исполняет свое дело, молчит, и лицо его одинаково для всех; напрасна пытливость раненого. На самом завале сидел Лазарев, облитый кровью; странно было видеть эту мужественную и колоссальную фигуру, склонившуюся под бременем страданий; его как ребенка поддерживали два солдата, а он машинально снимал и надевал огромную папаху. Скрепя сердце я шел вперед; но все проходит, ко всему люди привыкают, и привыкают скоро. В мескинджинских садах я был уже не тот, как на завале; сердце сжималось не так крепко и нервы уже не отзывались болезненно. А после, через несколько лет, какие побоища приходилось мне видеть! Тяжело подумать, с каким равнодушием приучаемся мы рассматривать поле битвы; его мрачный вид даже не портит веселого расположения духа, если сражение выиграно.
Дело было кончено, оставалось узнать, целы ли Ахты; мы быстро шли вперед, но лезгины бежали еще быстрее, и когда князь Аргутинский с драгунами приехал к Ахтам, то не нашел там неприятеля. Гарнизон в ружье с немым изумлением смотрел вокруг себя. Оставленные без надежды на спасение после нашего отступления 18-го числа, защитники Ахтов приготовились к смерти, ожидая ее скоро и равнодушно; они собирали силы, чтобы умереть с достоинством храбрых, платя удар за удар и оставив о себе грозную память на Кавказе и в целой России. Хотя гарнизон и заметил движение неприятеля вниз по Самуру, но он не слышал слабых выстрелов нашей артиллерии при мескинджинской атаке, а подступы к укреплению продолжались с тою же деятельностью, и третий, без сомнения последний, штурм был близок; он мог произойти 23-го или 24-го. Но вдруг толпы неприятеля взволновались и потянулись к аулу, оставляя крепость; через несколько времени явились другие толпы от Мескинджи и также быстро исчезли: вслед за тем снова показалась конница, быстро подошла к Ахтам, — и князь Аргутинский убедил ахтинцев, что они спасены. Пораженные изумлением, они встрепенулись только в эту минуту; спасители и освобожденные смешались в одну толпу; порывы радости искренней и глубокой овладели гарнизоном; объятия, поцелуи, смех и слезы, крики восторга и теплые молитвы сливались в одно трогательное целое. Знакомые и незнакомые, кто не перебывал в объятиях друг друга! Рассказам еще не было места; отрывистые вопросы и ответы удовлетворяли пока самое жадное любопытство. Женщины также принимали участие в выражении радости; но самая интересная из ахтинок, дочь полковника Рота, оставалась при раненом отце невидимою для нас. Главное внимание обращал на себя истинный защитник — спаситель Ахтов капитан Новоселов; бледный, изнуренный многочисленными ранами прежних экспедиций, слабый еще от раны, полученной за несколько дней, с лицом вялым и истомленным, он был лишен геройского вида. Но дела его были налицо! Весь гарнизон, други и недруги, называли его виновником искусной и упорной обороны, той нравственной высоты, на которую поставлен был гарнизон, и той холодной решимости, с которой он обрек себя смерти. Напрасно отыскивал я в Новоселове наружных признаков героя; отсутствие грозного вида озадачило меня до крайности, а замечания окружающих, сказанные сдержанным голосом, показали, что не у меня одного поколебалось понятие о героях вообще. Да и как могли устоять эти понятия, когда перед вами был живой настоящий герой, не владеющий ни тяжелым кулаком, ни мечом Роланда![345] Чем более было бедствий, тем выше поднимался этот герой во взгляде окружавших. Не знаю, как думал об этом Аргутинский, но прежде чем благодарить Новоселова за его заслуги, он распек его за вылазку 18-го числа.
345
Роланд — граф Бретонской марки (на северо-западе Франции); в 778 погиб в бою с басками, прикрывая отступление войск Карла Великого, возвращавшихся из Испании; его подвиг воспет в «Песне о Роланде».