Между тем неприятель начал осадные работы. С одной стороны укрепления лезгины шли траншеей; с другой, избегая трудной работы земляных подступов, они складывали продолговатые кучи дров параллельно нашим веркам, и, усевшись за ними, день и ночь перекидывали поленья через кучу с задней части на переднюю ее часть, обращенную к крепости; таким образом эти дровяные закрытия плавно и незаметно шли на крепость. Пользуясь закрытым местом за огромным гласисом к Ахты-чаю, лезгины пошли подкопом на первый исходящий угол; сперва они круто спустились, а потом повели подкоп горизонтально под дном рва. Но глаз Новоселова был везде. Не будучи в состоянии, по малочисленности гарнизона, идти под землей навстречу неприятелю или разбить его подкоп колодцем из рва, Новоселов откатил орудие на несколько саженей от исходящего угла и сделал в этом месте ретраншемент из кулей, в середине которого поставил орудие, зарядив его картечью. Окончив подкоп, неприятель зарядил его и взорвал. Взрыв был сигналом второго штурма. Лезгины ринулись на три угла; впереди шли двое, желавших добыть дочь Рота; Шамиль обещал ее тому, кто первый войдет в укрепление. Один из этих двух был наш беглый солдат. Потом шли мюриды и значки, за ними толпа простой рати, а сзади опять мюриды с шашкой в правой и ногайкой в левой руке; они стегали всякого, кто заминался, и рубили того, кто пятился назад. Неприятель ворвался в обвал, сделанный миной, но картечь чуть не в упор уложила многих смельчаков; других перекололи штыками; уцелевшие поспешили укрыться за гласисом и нападение не повторилось. Штурм на бастион, разрушенный взрывом погреба, был отбит прапорщиком Ширванского полка Бенетом, а штурм на третий угол — подпоручиком гарнизонной артиллерии Шлиттером. Еще раз гарнизон отстоял себя, но положение его было ужасно, и тем ужаснее, что было безнадежно. После появления и удаления отряда, 18 сентября, ахтинцы полагали, что князь Аргутинский потерпел неудачу, и невольно вспоминали 1843 год, когда колонна дагестанского отряда, под начальством генерала Гурко, показалась в виду бывшего укрепления Гергебиля для того только, чтобы быть свидетельницей гибели гарнизона. Никто не думал, чтобы Аргутинский с его понятием о чести мог ознаменовать себя таким делом, но опасались неудачи для отряда. Безнадежность вселяет апатию, а в Ахтах нужна была самая напряженная деятельность, не для того чтобы жить, а для того, чтобы умереть с честью; так понимал свое положение Новоселов! Ничего не зная о Бучкиеве, он послал, после отражения штурма, двух солдат Ширванского полка на поиск отряда, — тех самых, которые вечером 21 сентября явились к Аргутинекому на бивак при Зукуле. Недостаток людей был заменен женщинами преимущественно в исполнении госпитальной службы, но некоторые из женщин носили заряды на батареи, а одна старушка, сестра гарнизонного артиллериста Тимофеева, бессменно была на часах у склада боевых припасов и, сидя на камне, шила зарядные мешки. Скудная раздача провианта производилась с совершенной аккуратностью; на оборонительной линии знали, где неприятель шелохнулся; бдительность поддерживалась сказыванием сказок и постоянным присутствием Новоселова. Труды и бессонница склонили много слабых душ к чарочке; но Новоселов пресек это утешение, разбив все бочки спирта. Даже близкая, как полагали, гибель гарнизона не была предоставлена случайности. Новоселов артистически сгруппировал оставшиеся боевые припасы, и гарнизон не сомневался, что в минуту взятия укрепления все кончится одним ударом; молча и равнодушно занимались солдаты своими погребальными приготовлениями, забывая в этом занятии огонь неприятеля. Весь гарнизон слился в одну душу, в одну волю.