12 августа, среда.
Устроились на биваки и теперь отдыхаем до выяснения обстоятельств. Время проводим довольно мирно и тихо, в ожидании чего-то, что должно случиться. Выстрелы с горы раздаются очень редко, верно, Шамиль берег свои патроны; пускали одни только камни. Особенно много летало их сегодня вечером, во время ужина; на пути они ударялись в нижние террасы и, разбиваясь со страшным шумом, рикошетами разлетались в разные стороны. Ночь была тихая и теплая, и мы долго сидели, разговаривая, около палаток.
13 августа, четверг.
Скука страшная, а делать положительно нечего. В 8 часов приехал в лагерь помощник начальника дивизии генерал-майор Манюкин; нас вызвали перед палатками, но он, объехав 1-ю роту, приказал всех распустить. После обеда горцы выгнали на гору пастись свою скотину; нам отлично было видно снизу. 17-я рота, не долго думая, подвинулась ближе к горе, дала залп и убила несколько штук рогатого скота, который скатился к нам с горы. Завтра идти в секрет с 30-ю стрелками.
14 августа, пятница.
К вечеру погода, как на зло, переменилась: ясный и теплый день сменился очень холодною ночью, пошел дождь, молнии поминутно прорезывали тучи, а надо было собираться в секрет. Поужинавши, надел пальто, башлык поверх папахи и пошел собирать людей. Вместо молодцов стрелков, к которым я привык, назначили мне стариков гренадеров, с огромными баками; намучился я с ними сегодня порядочно! Дождь не переставал, размачивая землю и обращая ее в жидкую грязь. Подыматься на гору было просто несчастьем: темно, тропинки не видать, а скользко так, что я в одном месте чуть не полетел в кручу и только благодаря расторопности шедшего сзади меня унтер-офицера остался в живых. Придя на место, я вправо и влево послал секреты, по 5 человек, а сам с главным секретом расположился за камнями. На Гунибе только один мюрид-фанатик завывал свою священную песню: «Ля иль-ага иль Аллах…», но и он, бросив на нас несколько камней, умолк. Водворилась полнейшая тишина, только и слышно было, как ночная птица где-то кричала своим зловещим криком. Мой секрет тоже утих и начал понемногу похрапывать. Беда быть в секрете с солдатами не своей роты: что я ни делал с ними — и будил пинками, и ставил на часы возле камней — ничто не помогало; только отвернешься — а они уже захрапели! Наконец вывели меня из терпения и я приказал всем сидеть, не смея ложиться до рассвета. Перед рассветом, вероятно, мулла прокричал наверху; этот звук, как эхо, раздался во всех концах горы и там замолк. Скоро на нас опять полетело несколько камней; один из них, должно быть, был очень большой, так как летел со страшным шумом и, разбившись о выступ скалы, как брызгами сыпнул кругом осколками, причем некоторые из них долетели даже до нас, не ранив, однако, никого. Потом все опять затихло.
15 августа, суббота.
Ходят слухи, что с Шамилем ведутся переговоры о сдаче, а сегодня говорили, что он уже сдался, но мы этому не поверили. К нам каждый день приезжает гонец с приказанием: то начинать военные действия, то приостанавливать их. Эти приказания привозились к нам из главного лагеря, следовательно, попадали по назначению не раньше как на другой день, и то ночью, а потому и выходило большею частью, что мы стреляли по неприятелю, когда надо было молчать, и, наоборот, молчали, когда нужно было стрелять.
19 августа, среда.
17 августа пришел к нам 18-й стрелковый батальон; переночевав, он двинулся дальше и расположился лагерем за хребтом севернее нас, тоже у подошвы Гунибдага. Утром потребовали в главный штаб нашего командира полка; вместе с тем получено приказание не стрелять по жителям Гуниба, так как с Шамилем ведутся переговоры.
21 августа, пятница.
Вчера опять был в секрете. Ночь была светлая, лунная. Вероятно, в виду переговоров, мюриды даже камней не бросали с гор и только часовые, перекликаясь, нарушали тишину ночи. Служба идет крайне однообразно. Прапорщики и подпоручики ходят по очереди в секрет, а ротные командиры дежурят по батальону и ходят с командами за фуражом и дровами. Кутежи с песенниками уже выходили из моды, и все жили очень расчетливо. По утрам мы собираемся на середину батальона и слушаем предложения старых офицеров относительно штурма Гуниба. Капитан К. послал даже в штаб свой проект, приложив вместо плана нарисованный мною вид Гуниба. Другой капитан И., человек решительный, известный всем своею храбростью, был похладнокровнее, не так смело грозил Шамилю, и хотя в былое время всюду напрашивался в охотники, но теперь, смотря на отвесные скалы, только качал головой и приговаривал: «Навряд ли возьмем с этой стороны — что-то не видно туда дороги». Но К. горячился, доказывал, что возможно, что ему бы только разрешили, и он со своею ротою возьмет; надо только выждать густого да сухого тумана и, прикрываясь им, нечаянно выйти на гору. Эти разговоры обыкновенно прерывались капитаном М., который, выходя из своей палатки и расправляя черные длинные бакенбарды, приговаривал: «А что, господа, пока еще не взяли Шамиля, не сыграем ли пульку?» И капитаны, оставив в покое Шамиля, садились за зеленый стол; за ними отправлялись прапорщики и резались в преферанс где-нибудь на полу, на ковре, причем бывали и такие случаи, что били козырных тузов, а играющий часто оставался без всех, и только после игры соображал, что у него козырной туз не взял.