на была круглыми камешками, на которых поминутно скользили ноги. Приходилось также перепрыгивать через водомоины, довольно широкие, а как взглянешь вниз и увидишь бездонную пропасть, — в глазах мутится и голова идет кругом. Прыгая через одну из них, я чуть не оборвался вниз: едва я успел поставить на землю одну ногу, как бежавшая за мною собачка Асева прыгнула мне между ног; я отшатнулся назад, но прыгнувший предо мною солдат схватил меня за рукав. На этой же тропинке нам попались четыре каменных завала, которые мы разорили до основания. Двигаясь дальше и втянувшись как бы в щель самой горы, мы вдруг очутились на ровной площадке. Прямо перед нами расширялось ущелье с небольшими хуторами, а правее возвышались каменистые горы. Около этих хуторов уже хлопотали наши солдаты, делая ревизию всему, что осталось: кто выносил кувшины с молоком и сыром, кто медные котлы, а кто ружья и кинжалы, снятые с убитых мюридов. Наши охотники тоже бросились туда и начали загонять рогатый скот и лошадей. С этой площадки роты, выстроившись, пошли с командиром полка далее, вглубь, к самому аулу Гуниб, в котором, как говорили, заперся Шамиль, а нашу 5-ю стрелковую роту оставили при спуске на тропу, по которой мы поднялись, с приказанием не пропускать никого без записки ни туда, ни обратно. Поднимаясь на гору, мы утомились порядком и теперь с удовольствием расположились на отдых, хотя и хотелось пробраться ближе к аулу. Мусульманские всадники с арканами скакали по разным направлениям и ловили лошадей, которых тут же продавали офицерам от 5 до 10 рублей за штуку. Меня очень соблазняло купить лошадь, но товарищи отговаривали, уверяя, что потом прикажут этих лошадей возвратить жителям. Я стоял со взводом отдельно от ротного командира, вместе с несколькими мусульманскими всадниками. От нечего делать я разговорился с ними, любуясь изумительной ловкостью, с которою товарищи их ловили лошадей. Вдруг один из них вскочил, выхватил из чехла винтовку, отбежал несколько шагов вправо и, приложившись, выстрелил. Из пещеры также раздался выстрел; пуля просвистела мимо наших ушей, но благополучно миновала. Всадник подбежал еще ближе к пещере, выстрелил из пистолета, вытащил труп мюрида, обобрал платье и оружие и, возвратившись ко мне, стал спокойно продолжать разговор, будто исполнил службу. Через час или полтора прискакал всадник с запискою, в которой было сказано: «Оставить небольшой пост с унтер-офицером при спуске, а с ротою идти к батальону, стоящему у стен аула Гуниб». Обрадованные, мы в одну минуту собрали роту и потянулись ущельем, по указанию того же всадника. Дорогой он сообщил, что Шамиль не хочет сдаваться и что сейчас пойдут на штурм аула. Все прибавили шагу. Глядя на гору снизу вверх, можно было думать, что Гунибдаг наверху имеет не более 2–3 квадратных верст, но вот, мы идем да идем по балкам и оврагам, а аула все нет и нет. Направо и налево горят хутора и скирды хлеба; в саклях суетятся солдаты и вытаскивают добычу, состоящую большею частью из сыра и молока, а мы все идем, не видя Гуниба. Наконец, с вершины невысокого холма нашим глазам открылся небольшой, но крепкий аул, окруженный войсками. Тут были гренадерская и 21-я пехотная дивизия, стрелки 18-го и 21-го стрелковых батальонов и линейный батальон. Артиллерия расположилась на позициях в нескольких местах. Около дороги из аула к Кара-Койсу виднелся березовый лес, в котором, говорили, была довольно жаркая схватка мюридов с ширванцами. Мюриды уже не стреляли, ожидая, чем кончатся переговоры поехавшего в аул полковника Лазарева с Шамилем. С нашего места можно было явственно видеть зверские лица мюридов, вооруженных с головы до ног, в белых папахах и черкесках. Они прохаживались взад и вперед по кривым улицам аула, враждебно поглядывая на нас. Пока шли переговоры, мы, стоя в батальонных колоннах, вызвали вперед песенников; страшный шум поднялся в отряде. Пользуясь близким расположением нашего батальона к аулу, несколько офицеров, в том числе и я, отделились, влезли на одну из крайних саклей и стали рассматривать внутренность Гуниба. На улицах, кроме вооруженных мюридов, никого не было видно. Женщины и дети заперлись в саклях, вероятно, ожидая смерти. Недолго пришлось рассматривать эти картины: за нами послало начальство и, сделав нам выговор, пригрозило арестовать на будущее время за отлучку. Мы, конечно, поторопились вернуться в свои роты. Приехал наконец адъютант главнокомандующего и передал полковому командиру приказание его сиятельства: «Если переговоры полковника Лазарева не увенчаются успехом — аул начнут бомбардировать; по четвертому выстрелу из орудия войска с криком „ура“ должны броситься на аул и постараться взять Шамиля живым; тому, кто живым захватит Шамиля, назначена награда в 10 000 рублей». Саклю, в которой жил Шамиль, нам указал тот же адъютант; она была гораздо выше остальных и походила скорее на мечеть, чем на жилое помещение. Но вот и солнце клонится к западу, озаряя верхушки гор своим багряным светом; голод и жажда начинают мучить, а мы все стоим перед аулом и поем песни. Составились кружки; повсюду только и разговору, что о штурме, и у всякого в голове вертится одна мысль: как бы это поймать Шамиля и вместе с отличием получить такой капитал. Об опасности никто не помышлял, точно ее и не было вовсе.