К выполнению этого плана приступлено было в 1860 году генералом Евдокимовым с непреклонною настойчивостью. В этом году докончено было устройство Адагумской линии (по дороге от Новороссийска через укрепления Крымское к Копыльскому посту на Кубани); линия эта отрезала натухайцев от шапсугов и убыхов. На равнине за Кубанью, между Адагумом и Белой, у подошв гор возведен ряд передовых укреплений: Ильское, Григорьевское, Дмитриевское, Хамкеты, и вдоль этой линии прорублена просека[361].
Занятием этих пунктов отняты у горцев лучшие пастбища и пахотные земли, что и вынудило часть шапсугов, в конце того года, прислать к графу Евдокимову депутацию с изъявлением желания покориться. В течение зимы (в конце ноября и начале декабря) граф Евдокимов лично прибыл к отряду генерал-майора князя Мирского и произвел рекогносцировку вдоль новых просек от укрепления Григорьевского к Абину. В феврале же 1861 года он вновь предпринял с Адагумским отрядом движение от укрепления Григорьевского в предгорья. В этом движении участвовал путешествовавший по Кавказу принц Вильгельм Баденский (второй брат великой княгини Ольги Федоровны и впоследствии вступивший в супружество с княжной Марией Максимильяновной Лейхтенбергской). Кроме того, в зимних экспедициях за Кубанью приняли участие два французских офицера: Кольсон — военный агент в Петербурге и герцог Монтебелло, сын французского посла.
Закубанское население было уже доведено до такого стесненного положения, что не оставалось и тени того воинственного задора и той внушительной самоуверенности, с которыми в прежнее время связывались в нашем представлении громкие имена шапсугов, убыхов, абадзехов. Теперь уже возникло и среди этих многочисленных и воинственных племен сознание скорого конца их независимости. С тех пор, как главный предводитель этих племен, считавшийся наместником Шамиля за Кубанью, Мегмет-Эмин положил оружие перед русскими и предал свою участь великодушному решению русского Императора[362], благоразумнейшие из горцев поняли, что дальнейшее сопротивление становится невозможным; что в ближайшем будущем предстояло им одно из двух: или покориться русской силе, или выселиться в Турцию. Весь вопрос был только во времени. Но понимали это, конечно, не все: в каждом племени существовала всегда более или менее многочисленная воинственная партия непримиримых, настаивавшая на продолжении упорной войны до последней крайности. Вот почему дело не могло быть решено сразу: в то время, когда одна часть племени наклоняла к покорности и посылала депутации к русским начальникам с мирными предложениями, другая — затевала стычки с нашими войсками; многие же семьи уже в то время выселялись в Турцию.
Таково было положение дел на Кавказе, когда фельдмаршал князь Барятинский покинул этот край, не дождавшись последнего финала, которым должен был вскоре завершиться достопамятный исторический акт — умиротворение Кавказа. С первых же дней января он подвергся сильнейшему приступу обычного его недуга — подагры; но на этот раз болезнь развилась до такой степени, какой никогда еще не достигала. Больной должен был лежать в постели почти неподвижно, в страшных страданиях; никого не принимал и передал исправление своей должности генерал-адъютанту Григорию Дмитриевичу Орбельяни. К началу марта болезнь приняла угрожающий характер; левая нога совсем онемела и начала сохнуть; подагра бросилась на мочевой пузырь; совершенная бессонница черезвычайно ослабила больного; он страшно исхудал. Несмотря на то, он по-прежнему не допускал к себе врачей, не слушал их советов и издевался над медициной. Однако ж сильные страдания и безнадежность положения наконец довели его до сознания необходимости по крайней мере попытки лечения; князь Барятинский решился ехать за границу советоваться с тогдашним авторитетом в лечении подагры доктором Вальтером в Дрездене. 21 февраля, письмом к Государю, он просил увольнения в отпуск, полагая ехать через Петербург; притом настаивал, чтобы разрешение прислано было как можно скорее. Но в то время сообщения Тифлиса с Петербургом были черезвычайно медленные: курьеры приезжали на 10-й день и позже, особенно в период завалов на Военно-Грузинской дороге; телеграфная же линия доходила только до Ростова-на-Дону, так как сам князь Барятинский постоянно противился продолжению ее до Тифлиса. Поэтому Высочайшее разрешение пришло в Тифлис только в конце марта, причем Государь, в собственноручном письме, настоятельно требовал от фельдмаршала, чтобы он не пренебрегал врачебною помощью и слушался врачей.
361
В автографе зачеркнуто авторское примечание: «Мне удалось провести несколько дней при отрядах, действовавших летом 1860 года за Кубанью, под начальством генерала Филипсона. Возведенные укрепления Григорьевское и Дмитриевское получили свои названия в честь его и мою». (
362
В апреле 1861 года Мегмет-Эмин получил разрешение отправиться на поклонение в Мекку и уехал туда через Константинополь.