Март месяц был роковым для абхазов правого берега Белой, то есть тех самых друзей, у которых мы в январе и феврале покупали сено и кур. Отряд двинулся в горы по едва проложенным лесным тропинкам, чтобы жечь аулы. Это была самая видная, самая «поэтическая» часть Кавказской войны. Мы старались подойти к аулу по возможности внезапно и тотчас зажечь его. Жителям предоставлялось спасаться, как они знали. Если они открывали стрельбу, мы отвечали тем же, и как наша цивилизация, то есть огнестрельное оружие, была лучше и наши бойцы многочисленнее, то победа не заставляла себя долго ждать. Но обыкновенно черкесы не сопротивлялись, а, заслышав пронзительные крики своих сторожевых, быстро уходили в лесные трущобы. Сколько раз, входя в какую-нибудь только что оставленную саклю, видал я горячее еще кушанье на столе недоеденным, женскую работу с воткнутою в нее иголкою, игрушки какого-нибудь ребенка брошенными на полу в том же самом виде, как они были расположены забавлявшимся! За исключением, кажется, одного значительного аула, которого население предпочло сдаться и перейти в равнинную полосу, отведенную для покорных горцев, мы везде находили жилища покинутыми и жгли их дотла. Думаю, что в три дня похода мы сожгли аулов семьдесят, впрочем преимущественно небольших, так что совокупное их население едва ли превосходило тысяч пять душ. Для солдат это была потеха, особенно любопытная в том отношении, что, неохотно забирая пленных, если таковые и попадались, они со страстным увлечением ловили баранов, рогатый скот и даже кур. Этот захват покинутого горцами или отбитого у них имущества был приведен в систему. Куры могли становиться частною собственностью поймавших их; но быки и бараны делались общим достоянием отряда и шли в раздел между всеми участвовавшими в набеге. Помню один из случаев такого раздела. На небольшую лужайку перед палаткою Геймана был согнан весь скот и распределен на разряды: бараны отдельно, телята и мелкие бычки отдельно и наконец крупный скот отдельно. Сосчитали число животных, сделали небольшую арифметическую выкладку, почем дать на батальон и, кажется, даже на роту, и стали передавать выборным от этих рот, считая двух телят или молодых бычков за одного взрослого. Крупный скот предпочтительно шел «в пользу полкового лазарета», то есть угнан был на Шедок, для обработки полковых пашен; весь прочий был роздан частям войск, находившимся налицо. Все делалось чинно, в порядке; но вот одному солдату крайне понравился какой-то баран, с особенно длинною шерстью, годною на папаху. Он успел унести его «не в счет»; но тут же был пойман и подвергся свирепому наказанию. Гейман приказал держать его стоя и дал триста не розг, а конечно, палок, тут же вырезанных в лесу. Несчастный сначала кричал, потом замолк, и только слышалось хлестание лоз, наведшее на всех ужас. Гейман стоял хладнокровно, с раздувшимися ноздрями, с налитыми кровью глазами и только изредка приговаривал: «Хорошенько!» Непроходимая бездна легла с этой минуты между мною и им, как человеком, хотя мы все продолжали оставаться в наилучших отношениях, как сослуживцы.
Здесь вообще я позволю себе сказать несколько слов об этом известном кавказском воине, которого боевая репутация была так значительна, что в 1870-х годах в Петербурге думали сделать его начальником войск в Закаспийском крае, где он мог проявить свои способности самостоятельного полководца, на что, впрочем, кавказское начальство не согласилось. Герой Ардагана и Деве-Бойну, но виновник Зивинского поражения[372], В. А. Гейман, несмотря на немецкую фамилию, был русский, православный, вовсе не знавший немецкого языка и даже не любивший немцев. Он был человек, по происхождению очень бедный, не получивший почти никакого образования, мало читавший, но мало-помалу приобретший в военных науках кое-какие практические знания, которые умело применял к делу: обстоятельство едва ли не более важное для практического военного человека, чем изучение обширных трактатов стратегии, практики, военной администрации и пр. Начав службу на Кавказе юнкером, в совершенстве изучил всю технику Кавказской войны, то есть умение употреблять небольшие силы на тесном театре действий. Природа наделила его превосходным качеством для начальника при таких условиях: блестящею храбростью и презрением опасностей, доходившим до того, что он намеренно выставлялся сам со спутниками, которых мужество хотел испытать, на самых опасных местах; при этом сознание опасности не только не заставляло его терять голову, то есть страшиться или слепо лезть вперед, а напротив, делало его более чем когда-нибудь распорядительным и даже находчивым. Это была натура, напоминавшая французского маршала Массену[373], с тою разностью, что Массена вне боя был молчалив, а Гейман скорее болтлив. Две простреленные руки, которые он по очереди носил на повязке, и это истинно-боевое мужество привязывали к нему во время боя солдат, которые вне боя не любили его за жестокость, часто проявлявшуюся по самому пустому поводу, как я уже привел пример выше. В офицерском обществе он был довольно приятный собеседник, знавший немало холостых анекдотов; но его резкость, особенно когда он сердился, что случалось нередко, выходила нередко из всяких пределов приличия. Многие подчиненные и даже люди, равные с ним по положению, ненавидели его от души за нанесенные обиды, в которых он далеко не всегда извинялся. Отличный боевой офицер, он был плохим хозяином и вечно страдал безденежьем, даже когда командовал полком и отрядом, причем доходы его могли простираться от 20 до 25 тысяч рублей в год. Одно время в Севастопольском полку была распространена карикатура, где Гейман был изображен открывающим полковой денежный ящик, из которого вылетают воробьи. Для контраста рядом изображен был ящик соседнего К-го полка, туго набитый деньгами.
371
372
Речь идет о сражениях русско-турецкой войны 1877–1878, происходивших на Кавказском театре военных действий; в ходе этой войны войска, которыми командовал Гейман, взяли крепость Ардаган, при этом впервые в Кавказской армии были применены стрелковые цепи; в октябре 1877 войска Геймана разбили турок у Деве-Бойну; однако в июне того же года под Зевинами русские войска понесли большие потери и вынуждены были отступить.
373
Маршал Франции (1758–1817), командовал авангардом во время Итальянского похода Бонапарта в 1796–1797.