Солдаты и унтер-офицеры Кавказского корпуса. Рис. К. К. Пиратского.
После проезда наместника прозаическая служба отряда возобновилась. Только отрядное начальство у нас стало новое. Сначала приехал новый начальник штаба молодой блестящий подполковник Генерального штаба П. Е. Скобельцин, уже знакомый прежде войскам по некоторым примерам распорядительности и беззаветной храбрости. Потом дошла очередь и до начальника отряда, на место которого поступил бывший генерал-квартирмейстер Кавказской армии генерал Зотов. Район наших действий был невелик, именно — низовья Пшехи и Пшиша, на верховьях которых действовал Гейман; неприятелей мы почти не видали, а потому служба была скучноватою. Перевалив с Пшехи на Пшиш у урочища Ходыжей, мы было начали строить там укрепление, но граф Евдокимов не одобрил этой работы, и она была оставлена. Вследствие этого мы подвинулись к северу по долине Пшиша и стали строить станицу Тверскую. Так как движение к Тверской казалось горцам как бы отступлением, да и совершалось оно по плохой дороге в лесу, то мы были атакованы, и в происшедшей перестрелке у меня в батальоне был ранен один ротный командир. Эти бесполезные или казавшиеся таковыми движения и потери утомляли войска, и мы, бывавшие в отряде Геймана, жалели, что не состоим у него под командою. Он, правда, часто форсировал и движения, и действия войск, да зато все бывало со смыслом: нигде не случалось бросать начатые работы или двигаться взад и вперед понапрасну. Конечно, и генерал Зотов сумел бы распоряжаться не хуже Геймана, да, вероятно, под ним почва в Ставрополе была не крепка, так как он был прислан в Кубанскую область из Тифлиса. От этого командование продолжалось лишь 8–10 недель, и в половине лета 1863 года к нам поступил на его место командир знаменитого Нижегородского драгунского полка, молодой флигель-адъютант Н. П. Граббе, сын известного рыцаря, бывшего около того времени атаманом донских казаков. Граббе оставался начальником отряда до конца войны весною следующего года, при чем успел получить драгоценную саблю за троекратный переход через Кавказский хребет. За время же командования отрядом П. Д. Зотова у меня сохранилось только одно выдающееся воспоминание: получен был приказ об уничтожении или, точнее, о сокращении телесных наказаний в армии. Мы в это время стояли биваком между Пшехою и Пшишем; палаток у солдат не было, а жили они в шалашах, устроенных из свежих ветвей. Бивак был очень тесен, а потому многие солдатские шалаши непосредственно прилегали к моей палатке, и мне явственно были слышны солдатские разговоры. Прочтя приказ и не желая в жару тревожить роты вызовом их на линейку, чтобы выслушать публичное чтение, я передал печатный листок вестовому и велел ему передать грамотеям, под условием, чтобы не изорвали и не испачкали. Я ожидал громких изъявлений восторга, но, к удивлению, их не было. Впрочем, появление приказа в шалашах произвело заметное движение. Те, которые спали, были разбужены, и я скоро услышал чтение документа, несколько нескладное, но внятное. Когда оно окончилось в одном из ближайших шалашей, тогда последовало минутное молчание. Наконец, один солдат сказал: «Ну, слава тебе Господи, прошла палочная пора!». Но на это немедленно послышалось замечание: «Только, брат, не для тебя; потому что при тебе еще много лозы в лесу, и как бы на вашего брата ее там не было, так с вами бы и жить было невмоготу» (хвалитель, случайно, принадлежал к числу людей очень порочных). Все расхохотались. Потом прошла еще минута, и один философ, полушутя, полусерьезно сказал: «Оно, конечно, хорошо, что офицеры перестанут драться; ну, а чтобы фельдфебель когда не дал зуботычины, так этого быть не может». Я с намерением заношу в мои воспоминания эти первые неподдельные впечатления великого по своему благодетельному значению указа 17 апреля 1863 года[381]: по ним можно отчасти судить об уровне нравственного развития если не всего русского простонародья того времени, то хоть армейских солдат. Тем не менее довольство приказом было общее. Из моего батальона он попал в соседний, и вечером во всем лагере можно было заметить особое одушевление. Ни малейшими нарушениями дисциплины ослабление наказаний не обнаружилось.
381
По этому указу большая часть телесных наказаний отменялась; вовсе освобождались от телесных наказаний женщины, духовенство христианских и нехристианских исповеданий, учителя народных школ, лица, успешно окончившие уездные училища, а также лица, занимающие выборные крестьянские должности. Телесные наказания отныне применялись только по приговорам волостных судов, а также в отношении арестантов, ссыльно-каторжных и ссыльно-поселенцев.