Здесь, я думаю, нелишним будет сказать два слова о распространении в войсках Кавказской армии или хоть Кубанской области телесных наказаний перед временем их уничтожения. Оно было незначительно, как, впрочем, вообще бывает на войне, когда служебный педантизм начальников сменяется уважением к трудам и подвигам подчиненных, да и является опасение такого рода: «Сегодня я солдата высеку, а завтра ведь он может, пользуясь случаем, незаметно всадить мне пулю в лоб». Но бывали обстоятельства, когда и по закону, и по обычаю, розги прилагались к делу; случалось, что обычай обходил закон. Вот, например, что рассказывал мне Гейман, который, впрочем, был поклонником розг и часто жестокий. Раз проштрафился Георгиевский кавалер, отличный солдат, но немного авантюрист. Оставить его без наказания было нельзя, сечь по распоряжению начальства — тоже; а предавать суду, который бы лишил его креста, нашивки, права на отпуск и прочего — жаль. Гейман собрал Георгиевских кавалеров с целого батальона (должно быть кабардинских стрелков) и, изложив им вину их товарища, отдал им его на их собственный суд и расправу, обещав, что что бы они ни решили — будет исполнено. Кавалеры нашли, что поступок товарища скверный, но что лишать молодца «голосового» креста[382] не следует, а потому просили позволения расправиться с ним «по домашнему»… И расправились, не придавая делу ни малейшей огласки даже между своими сослуживцами не кавалерами. Я не знаю только, какое психологическое последствие имело это на наказанного: принял ли он его добродушно, как заслуженную кару, или стал негодяем? Гейман мне этого не сказал.
Молодое поколение офицеров в войсках Кубанской области, хотя большею частью вышедшее из юнкеров, было почти поголовно в пользу уничтожения розог и живо сочувствовало тем своим петербургским товарищам, которые подписали известный в свое время протест на статью князя Эм. Витгенштейна в «Военном сборнике», но старички, батальонные и ротные командиры увлечений молодежи не разделяли. Дело понятное и совершенно естественное для людей, проведших жизнь в казармах и на биваках; но одни ли армейские майоры были того же мнения? Я помню в Восточной Сибири одного художника, работавшего для ученого общества, который сам говорил мне, что «освобождать гимназистов от розг — вредная химера: я-де знаю это по опыту. Бывало, меня разложут и хлещут, хлещут, — вот и человек вышел»… Прошу еще раз вспомнить, что это был артист и человек, настолько образованный, что по временам управлял делами ученого общества, редактировал ученые протоколы и записки и пр. А генерал Лауниц, просивший об отводе гарнизонным батальонам лесов на розги не далее 1860 года? А министр юстиции, граф В. Н. Панин, которого замечания на записку князя Н. А. Орлова об отмене телесных наказаний у меня теперь перед глазами? А Московский митрополит Филарет, которого мнение о данном предмете я нахожу в той же печатной тетрадке 1862–1863 годов?[383] Ведь граф Панин не хотел освобождать от розог даже женщин, а митрополит Филарет уверял, что «сам Господь Бог узаконил телесные наказания, повелев, устами Моисея, наносить провинившемуся до сорока ран!»… Да что приводить отзывы членов прежнего Русского общества, во всяком случае очень отсталого: вот в 1879 году английский министр, аристократ, сын графа Дерби, Станлей, требует у Парламента сохранения в армии плетей, и Парламент, собрание «просвещеннейших» законодателей в Европе, утверждает предложенный закон. Будем ли после этого удивляться, что какой-нибудь Гейман, не умевший написать правильно нескольких строк и живший постоянно на биваках, так что в 40 лет от роду законно считал 42 года службы[384], что он и ему подобные жалели о розгах?
Вот еще один любопытный факт, относящийся к тому же предмету и доказывающий, что закон иногда может обгонять жизнь, не согласоваться с нравами. Между казаками, как известно, по прежним законам, розги и палки заменялись нагайками. Раз на одном посту около станицы Переправной сторожевой донской казак заснул на вышке и не мог дать отчета, куда бежало несколько хищников, пытавшихся, кажется, отогнать скот и спасшихся в направлении к посту. Воинский начальник или комендант, из линейных офицеров, приказал дать ему 20 розог. Казак, сознавая вину, не противился наказанию, но возражал противу розог, говоря, что «у нас розгами стегают баб да малых ребят, а казаку в законе полагаются нагайки»… Я уверен, что три четверти читателей сочтут это за сказку, и, однако, это был факт, засвидетельствованный людьми, достойными веры. Я лично готов был думать, что казак хитрил, надеясь, что, отделавшись «по закону» от розог, он не получит «из сострадания» и нагаек; но верна ли была моя гипотеза — не знаю; готов думать, что нет.
383
«Об отмене телесных наказаний», редкая ныне брошюра, изд. II отд. соб. Е. И. В. канцелярии.