Оставляю в стороне этот предмет и перехожу снова к занятиям войск Пшехского отряда летом 1863 года. Время это было почти совершенно мирным, так как граф Евдокимов, приехавший в отряд Геймана, успел заключить с абадзехами перемирие, выгодное для обеих сторон; потому что каждая могла предаться полевым работам — косьбе, жатве и пр. В деле этом нам славно помогла саранча, которая поела у абадзехов почти весь хлеб, так что им приходилось покупать его в наших станицах. Случай такого рода был не первый. В 1860 году та же саранча да еще недостаток соли заставили абадзехов изъявить полную покорность России, ими, однако, вскоре потом нарушенную. Шутники говорили, что эта саранча доставила князю Барятинскому фельдмаршальский жезл[385]; но, разумеется, это был парадокс. Недостаток же соли всегда был одною из причин, заставлявших горцев быть с нами не в непрерывной вражде. Так называвшиеся прежде мирные аулы, ближайшие к нашим линиям, вели значительную торговлю соли, покупая ее у нас и продавая своим единоплеменникам в горах. Не помню уж, какой командующий войсками, кажется, генерал Филипсон, пользовался этою потребностью горцев в соли, чтобы запрещением провоза ее за линию достигать хоть временного умиротворения хищников.
Упомянув о горцах и их отношениях к нам, позволю себе, в заключение этих отрывочных воспоминаний, сказать несколько слов и об этих людях, в 1861–1863 годах постепенно исчезавших с лица западного Кавказа. Если бы теперь кто-либо из лиц, не видавших Кавказских гор в эпоху, предшествовавшую их занятию русскими, вздумал очертить быт тогдашнего их населения, то он ничего бы не мог лучше сделать, как перевести Тацитову «Германию»[386] или даже те места из «Комментариев» Цезаря[387], которые относятся до германцев: до того сходство было велико. Разбросанные среди местных гор, по долинам и косогорам, небольшими аулами, а то и отдельными саклями из плетня, обмазанного глиною или из досок и бревен, жилища горцев самым расположением своим доказывали, что тут сильно развита индивидуальная и семейная жизнь, но нет общественной, а тем более государственной. Ставленник Шамиля, Магомет-Аминь, пробовал было водворить зачатки государственности у абадзехов, но не имел успеха. Последний памятник этой государственности я видел в 1862 году у Каменного моста на реке Белой, верстах в четырех ниже Дахо. То был домик, в котором помещалось мегкеме или судилище, устроенное Магомет-Аминем. Мы нашли в нем даже деревянные колодки, которые надевались преступникам на ноги, чтобы они не могли бежать из предварительного заключения. Говорю предварительного, потому что карательного, кажется, не было. Горцы, находившиеся при нашем отряде, уверяли, что обыкновенно обвиняемых или оправдывали, если у них была влиятельная родня, или осуждали, и тогда расправа была коротка: преступника ставили на Каменный мост и свергали оттуда в кипевшую под ним бездну. А значение этой бездны понять легко, если сказать, что бросаемые в нее бревна разносились в щепки, потому что вся масса вод Белой тут сжата в русло шириною от 2 до 4 аршин и несется между совершенно отвесными утесами. Вот была юстиция Магомет-Аминя; где же были другие элементы горской гражданственности? Их не было. Читайте панегириста горцев Лапинского, и там не найдете доказательств, чтобы горцы в 1860-х годах были способны одни, сами по себе, образовать правильные гражданские общества. Они соединялись в партии для набегов или отражения наших войск; но даже и тут не умели организоваться. У них не было постоянных вождей; по крайней мере после Магомет-Аминя их не было у абадзехов. Оттого-то граф Евдокимов, отдавая справедливость их храбрости, их рыцарской честности в некоторых случаях называл их все-таки баранами, да еще такими, с которыми пастуху было бы много хлопот. Поэтому-то он и выгонял их в Турцию.
Я сейчас упомянул о горском рыцарстве. Оно проявлялось во многом, хотя бы, например, в честном держании условий о перемириях, не говоря уже о прославленном их гостеприимстве. Они, например, были сконфужены, что при выдаче за выкуп одного пленного русского семейства забыли спавшего ребенка и не знали, как без стыда для себя передать его родителям. Нужен был совет «просвещенного» европейца Лапинского, чтобы они решились на наглость: просить дополнительного выкупа. К англичанам они чувствовали неодолимое отвращение и презрение, потому что те в 1851–1855 годах покупали у них кое-какие предметы за фальшивую золотую монету. Оттого-то они никогда и не прибегали к ним за помощью, даже отвергали ту, которая предлагалась английскими консулами из Требизонда[388]. Турки им были более по душе, во-первых, как единоверцы, во-вторых, нередко как родственники, потому что многие черкесские семейства имели дочерей в константинопольских гаремах, а самое главное, в-третьих, потому что и турок как горец был натурою простою, честною, неиспорченною цивилизацией. Армяне, без которых горцы во многих случаях не могли обходиться, были вполне презираемы ими, как гнусные торгаши. С нами они дрались, но уважали нас и, переходя в русское подданство, всегда охотнее повиновались нашим начальникам, чем лицам одного с ними происхождения. Граф Евдокимов умел пользоваться влиянием, которое оказывали некоторые почетные черкесы, русские подданные, на их соотечественников в горах; но он никогда не допускал, чтобы эти люди становились начальниками вновь покорившихся горцев: те не стали бы их слушаться.
386
Речь идет о труде римского историка Тацита «Германия» (98 г. н. э.), который представляет собой описание общественного устройства, религии и быта древних германцев.
387
Имеется в виду труд римского полководца и политического деятеля Гая Юлия Цезаря «Записки о галльской войне».
388
Это неверно; английские суда как до, так и после Крымской войны доставляли контрабандой на побережье Кавказа оружие и боеприпасы. «Непреодолимая ненависть к англичанам» отнюдь не мешала Шамилю во время Крымской войны вести переписку с английским генералом Р. Вильямсом, находившимся в Карсе.