- Я полагаю, мы с вами больше не увидимся... я уезжаю из Парижа.
- Что ж, в таком случае - всего хорошего, - сказал Уотервил. Возвращаетесь в Англию?
- Нет, еду в Канны с матушкой.
- Надолго?
- Вполне возможно, до рождества.
Дамы, сопровождаемые мистером Максом, уже вошли в вестибюль, и Уотервил вскоре распрощался со своим собеседником. Идя домой, он с улыбкой подумал, что сей индивид добился уступки от матери только ценой собственной уступки.
На следующее утро он отправился завтракать к Литлмору, к которому захаживал по утрам запросто, без особых приглашений. Тот, по обыкновению, курил сигару и просматривал одновременно два десятка газет. Литлмор был счастливым обладателем большой квартиры и искусного повара; вставал он поздно и целое утро слонялся по комнатам, время от времени останавливаясь, чтобы поглядеть в одно из окон, выходивших на площадь Мадлен. Не успели они приступить к завтраку, как Уотервил объявил, что сэр Артур собирается покинуть миссис Хедуэй и отправиться в Канны.
- Это для меня не новость, - сказал Литлмор. - Он приходил вчера вечером прощаться.
- Прощаться? Что это он вдруг стал таким любезным?
- Он пришел не из любезности... он пришел из любопытства. Он обедал здесь в ресторане, так что у него был предлог зайти.
- Надеюсь, его любопытство было удовлетворено, - заметил Уотервил как человек, который вполне может понять эту слабость.
Литлмор задумался.
- Полагаю, что нет. Он просидел у меня с полчаса, но беседовали мы обо всем, кроме того, что его интересовало.
- А что его интересовало?
- Не знаю ли я чего-нибудь предосудительного о Нэнси Бек.
Уотервил изумленно взглянул на него:
- И он называл ее Нэнси Бек?
- Мы даже не упомянули ее имени, но я видел, что ему надо, он только и ждал, чтобы я о ней заговорил, да я-то не намерен был этого делать.
- Бедняга, - пробормотал Уотервил.
- Не понимаю, почему вы его жалеете, - сказал Литлмор. - Воздыхатели миссис Бек еще ни у кого не вызывали сожаления.
- Ну, ведь он, конечно, хочет на ней жениться.
- Так пусть женится. Мое дело сторона.
- Он боится, как бы в ее прошлом не оказалось чего-нибудь такого, что ему будет трудно проглотить.
- Так пусть не проявляет излишнего любопытства.
- Это невозможно, ведь он в нее влюблен, - сказал Уотервил тоном, свидетельствующим о том, что и эту слабость он тоже способен понять.
- Ну, милый друг, это решать ему, а не нам. Во всяком случае, у баронета нет никакого права спрашивать меня о таких вещах. Был момент, перед самым его уходом, когда этот вопрос вертелся у него на кончике языка... Он остановился на пороге, он просто не мог заставить себя уйти и уже готов был спросить меня напрямик. Так мы стояли, глядя друг другу в глаза чуть не целую минуту. Но он все же решил промолчать и ушел.
Уотервил выслушал своего друга с живейшим интересом.
- А если бы баронет все-таки спросил вас, что бы вы ответили?
- А вы как думаете?
- Ну, вы сказали бы, вероятно, что это нечестный вопрос.
- Это было бы равносильно тому, что признать худшее.
- Да-а, - задумчиво протянул Уотервил, - этого сделать вы не могли. С другой стороны, если бы он попросил вас поручиться честью, что на миссис Хедуэй можно жениться, вы оказались бы в очень неловком положении.
- Достаточно неловком. К счастью, у него нет оснований взывать к моей чести. Да к тому же у нас с ним не такие отношения, чтобы он мог позволить себе расспрашивать меня о миссис Хедуэй. Он знает, что мы с ней большие друзья, с чего бы ему было ждать от меня каких-либо конфиденциальных сведений?
- И все же вы сами считаете, что она не из тех женщин, на которых женятся, - возразил Уотервил. - Вы, конечно, можете дать пощечину тому, кто вас об этом спросит, но это же не ответ.
- Пришлось бы удовольствоваться таким, - сказал Литлмор и, помолчав, добавил: - Бывают случаи, когда мужчина обязан пойти на лжесвидетельство.
Уотервил принял серьезный вид.
- Какие случаи?
- Когда на карту поставлено доброе имя женщины.
- Я понимаю, что вы хотите сказать. Конечно, если здесь замешан он сам...
- Он сам или другой - неважно.
- По-моему, очень важно. Мне не по душе лжесвидетельство, - сказал Уотервил. - Это щекотливая материя.
Разговор был прерван приходом слуги, внесшим вторую перемену. Наполнив свою тарелку, Литлмор рассмеялся:
- Вот была бы потеха, если бы она вышла замуж за этого надутого господина!
- Вы берете на себя слишком большую ответственность.
- Все равно, это было бы очень забавно.
- Значит, вы намереваетесь ей помочь.
- Упаси бог! Но я намереваюсь держать за нее пари.
Уотервил бросил на своего сотрапезника суровый взгляд: он не понимал его легкомыслия. Однако ситуация была сложной, и, кладя на стол вилку, Уотервил негромко вздохнул.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
6
Пасха в том году была на редкость мягкой; теплые - то дождливые, чаще солнечные - дни подгоняли весну. В Уорикшире живая изгородь боярышника, высокая и густая, сплошной стеной обрамляла дорогу, возвышаясь над усеянными первоцветом обочинами; деревья, самые великолепные во всей Англии, возникавшие одно за другим с регулярностью, говорившей о консерватизме местных жителей, начали покрываться нежным зеленым пушком. Руперту Уотервилу, приверженному своим обязанностям и неукоснительно ходившему в посольство, было до сих пор недосуг воспользоваться буколическим гостеприимством и погостить в загородных поместьях, которые являются одним из величайших изобретений англичан и идеальнейшим отражением их характера. Его звали время от времени то туда, то сюда, ибо он зарекомендовал себя в Лондоне как весьма положительный молодой человек, но Уотервил был вынужден отклонять приглашения чаще, нежели принимать. А посему поездка в прекрасный старинный дом, окруженный наследственными владениями, один из домов, о которых он с самого приезда в Англию думал с любопытством и завистью, не утратила еще для него прелести новизны. Уотервил намеревался осмотреть их как можно больше, но не любил ничего делать в спешке или когда мысли его бывали поглощены, - а они теперь почти всегда были поглощены - важными, как он полагал, делами. Он отложил загородные дома на потом: и до них дойдет черед, сперва ему надо получше освоиться в Лондоне. Однако приглашение в Лонглендс он принял не колеблясь; оно пришло к нему в виде короткой дружеской записки от леди Димейн. Уотервил знал, что она вернулась из Канн, где провела всю зиму, ибо прочел об этом в воскресной газете, но лично он с ней еще не был знаком, поэтому несколько удивился непринужденному тону ее письма. "Дорогой мистер Уотервил, - писала она, - сын сказал мне, что вы, вероятно, найдете возможность приехать сюда семнадцатого и провести у нас несколько дней. Это доставило бы нам большое удовольствие. Мы обещаем вам общество вашей очаровательной соотечественницы миссис Хедуэй".
Уотервил уже виделся с миссис Хедуэй; она написала ему недели за две до того из гостиницы на Корк-стрит, что приехала в Лондон на весенний сезон и будет очень рада его видеть. Он отправился к ней с визитом, трепеща от страха, как бы она не начала разговора о том, чтобы ее представили королеве, и был приятно удивлен тем, что она даже не затронула этой темы. Миссис Хедуэй провела зиму в Риме и прямо оттуда приехала в Англию, лишь ненадолго остановившись в Париже, чтобы обновить свой гардероб. Она была очень довольна Римом, где завела много друзей; она заверила Уотервила, что познакомилась с половиной тамошней знати.
- Они милейшие люди; у них есть только один недостаток, они слишком долго сидят, - сказала она. И в ответ на его вопросительный взгляд объяснила: - Я хочу сказать: когда приходят в гости. Они приходили каждый вечер и готовы были сидеть до утра. Все они - князья и графы. Я давала им сигары и прочее. Знакомых у меня было хоть отбавляй, - добавила она через минуту, возможно, разглядев в глазах Уотервила отблеск той сочувственной симпатии, с которой полгода назад он слушал рассказ о ее поражении в Нью-Йорке. - Там была куча англичан. Я с ними со всеми теперь знакома и собираюсь их навещать. Американцы ждали, как поступят англичане, чтобы сделать наоборот. Благодаря этому я была избавлена от нескольких жутких типов. Там, знаете, такие попадаются! К тому же в Риме не так уж важно бывать в обществе, если вам нравятся руины и Кампанья (*15), а мне Кампанья ужасно понравилась. Я часто сидела и мечтала в каком-нибудь сыром старом храме. Кампанья напоминает окрестности Сан-Диего... только возле Сан-Диего нет храмов. Мне нравилось думать о прошлом, когда я ездила на прогулки, мне то одно приходило на память, то другое.