— Мы также знаем, что в каждом споре есть две стороны. Галаэрон, что скажешь? Что бы ты посоветовал Высочайшему в этом вопросе?
Галаэрон рассматривал Хадруна, ссылаясь на свою неприязнь к этому человеку, потом сказал:
— Я знаю, что ты хотел бы услышать.
— Так ли это? Хадрун приподнял бровь. — Скажи мне.
— Ты думаешь, я так далеко ушел в свою тень?
Вала схватила его за руку.
— Галаэрон …
— Я знаю, что правильно — сказал он, стряхивая ее. — Я не предам верного товарища ради доступа во дворец.
— Галаэрон, Хадрун не просит тебя никого предавать, — сказала Вала.
— Я только прошу правды — сказал Хадрун. — Если ты этого не видишь, значит, ты во власти своей тени.
Оставив Галаэрона кипеть от злости, Хадрун повернулся и вытянул шею, глядя на Ариса.
— Что бы ты сказал Высочайшему, друг мой?
Стоя на коленях у фонтана, великан по-прежнему нависал над шадоваром на половину своего роста.
— Это правда, что Малик служит злому богу — сказал Арис, — но я обязан ему жизнью и обязан честью стоять рядом с ним против любого врага.
Хадрун посмотрел на Валу.
— А ты?
— Если бы не он, меня бы здесь не было.
Галаэрону все еще было трудно поверить, что Хадруна действительно интересует его мнение, но у него не было другого выбора, кроме как довериться мнению Валы. Он не чувствовал, что находится в объятиях своей тени, но и в момент соединения не чувствовал. И он только что произнес заклинание.
— Я тоже, — согласился Галаэрон. — Он спас нас всех.
— По своим собственным причинам, — вмешалась Руха. — Он выставил тебя дураком, как сейчас выставляет ими шадовар.
Глаза Хадруна вспыхнули. — Вы не поможете своему делу, пытаясь настроить против нас мнение наших гостей, арфистка.
— Правда – это не яд.
Хотя Руха говорила с Хадруном, она смотрела на Галаэрона.
— Ты ведь из Эверески, не так ли, Галаэрон?
Глаза Рухи сузились.
— Сколько времени прошло с тех пор, как ты в последний раз был за пределами этого городского мрака?
Галаэрон нахмурился, гадая, чего добивается ведьма.
— И что, если так? — спросила Вала— Не то чтобы это твое дело, но больше десяти дней.
Даже тяжелая вуаль Рухи не могла скрыть ее ухмылки.
— Что? — спросил Галаэрон.
Ведьма посмотрела на Хадруна. Он посмотрел на нее янтарным
пламенем, затем повернулся к Галаэрону и сказал:
— Анклав движется.
— Движется? — эхом отозвался Галаэрон. — Он всегда движется.
— Глубже в пустыню, — уточнил Хадрун. — Подальше от Эверески. Вот почему…
— Предатели! — Галаэрон рванулся к сенешалю, но тяжело упал с Валой на спине. — Ты же обещал!
— И мы сдержим свое обещание — сказал Хадрун. Теневой барьер отрезал фаэриммов от Плетения. В конце концов, они истощат оставшуюся у них магию, но это займет время, Галаэрон, много месяцев. Ты знаешь лучше, чем кто-либо, что мы не осмелимся напасть, пока они не истощат свои силы и не начнут голодать, и не станут слишком слабыми, чтобы защищаться.
— Значит, ты покидаешь Эвереску только на некоторое время? — спросила Руха на удивление циничным тоном. — О да, в этом есть большой смысл.
Хадрун опустился на колени перед Галаэроном, который не сопротивлялся только потому, что знал, как легко Вала может задушить его, когда рука уже обхватила его горло.
— Мы не оставляем Эвереску — сказал Хадрун, — но сейчас ситуация стабильна, и мы должны думать и о наших собственных нуждах.
— Когда ты собирался мне сказать? — спросил Галаэрон.
Хадрун заколебался и отвел взгляд.
— Это справедливый вопрос, — сказала Вала.
Хадрун испустил усталый вздох. — Как пожелаете, — сказал он. — Высочайший считает…
В этот момент позади сенешаля появился Малик, вылезая из круга тени, как кошка из колодца. Он испустил душераздирающий крик и пробежал полдюжины шагов через двор, прежде чем наткнулся на ладонь Ариса и остановился, чтобы посмотреть, где он. Наполовину распустив тюрбан, Малик развернулся к Хадруну и сказал:
— Если бы ты знал, что у меня за сердце, ты бы не подумал, что это смешно, совсем нет.
Казалось, все забыли про Руху, Малик направился к сенешалю, грозя пальцем.
— Тебе повезло, что я не умер там от страха, а то Высочайший бы навещал тебя в аду в тысячу раз хуже, или так смеялся над моей несчастной судьбой, что расколол свои гнилые бока. Это последнее признание, вынужденное проклятием истины Мистры, казалось, погасило в нем огонь. Малик с минуту разглядывал сцену во дворе, потом скользнул к беспомощной Рухе и провел ногой по ее голени.
— Ведьма! Что ты сделала с моей Кельдой?