Арман дю Плесси остриём своего кинжала осторожно проткнул полотно и заглянул в палатку. Филипп разложил на столе и чрезвычайно осторожно разглаживал записку, которую он до этого смял. Лоб его принимал все складки, которые пергамент терял от этого довольно лёгкого труда, который, однако, оживлял глаза графа лихорадочным блеском и покрывал потом его лицо. Вдруг он поднял голову; вдали раздался выстрел. Граф де Трем выбежал из палатки. Епископ спрятался в тени. За лагерем три выстрела потрясли воздух в равных промежутках, и три огненные змеи осветили чёрное небо.
Через несколько секунд на противоположном пункте горизонта, там, где возвышался Монтобан, также взвилась зелёная ракета.
Рене де Нанкрей предупредил маркиза де ла Форса, что король принимает его условия, а будущий маршал отвечал, что он понял сигнал.
— Сабина уже простирает к нему свои объятия!.. — сказал граф де Трем с яростью. — А для того, чтобы она не простирала их к нему ни завтра, ни после, я вырою между ними бездну, полную крови!
V
раф Филипп воротился в свою палатку, и Арман дю Плесси продолжил своё наблюдение через отверстие в стене.
Он увидел, как граф лихорадочно ходил между столом и походной кроватью, и слышал, как он повторял имя Сабины с безумным пылом, а имя Рене с неистовой яростью. Потом он вдруг остановился и сел у стола, на котором лежала записка Людовика XIII. Он взял перо и быстро набросал несколько строк на белой странице.
Арман дю Плесси с удивлением приметил, что граф писал левой рукой.
В письмо своё граф положил королевский пергамент, потом вынул из большого мушкета пулю, вокруг которой обвернул своё письмо с запиской короля. Окончив это, он вышел из палатки и прошёл всю часть лагеря, занимаемого его полком, до траншеи, ближайшей к осаждённому городу.
Достоинство и благоразумие не допустили Армана дю Плесси дольше наблюдать за графом де Тремом, а между тем любопытство епископа было возбуждено в высшей степени. Он горько сожалел, что не имеет под рукой одного из тех приближённых, которые уже представляли при будущем министре нечто вроде персональной полиции.
Но тут две тени, внезапно приблизившиеся к нему, заставили кардинала подумать, что за ним следили, в то время как следил он сам.
— Ваше преосвященство, это мы! — сказала самая низенькая и самая испуганная из двух теней сладким голосом.
— Это мы, монсеньор, ждём вас с утра и ждали бы до сих пор, если бы нам не пришла счастливая мысль отыскать вас в лагере. Мы видели, как вы вошли туда вместе... а вышли одни, но мы должны были ждать лёжа в траве, пока вы закончите ваши дела...
Эта тирада была сказана с южным произношением второю тенью — длинной, прямой, увенчанной головою непомерной ширины.
— Рюскадор и Грело! — сказал Арман дю Плесси, одарённый необыкновенной памятью относительно лиц и имён. — Вы явились сюда! Ну, теперь или никогда вот он случай для тебя вступить кадетом в гвардию, а тебе — в люсонское капуцинство.
Говоря таким образом, он завёл обоих в тень между двумя палатками, откуда при лунном сиянии ещё можно было видеть Филиппа де Трема, подходящего к траншеям.
— Следуйте за этим человеком, — продолжал Арман дю Плесси, — и перескажите мне в точности, что он будет делать. Я буду вас ждать у себя.
С этими словами он оставил их.
Худощавый был сыном разорившегося провансальского маркиза. Он был рекомендован епископу Люсонскому как искусный всадник, замечательный фехтовальщик и превосходный птицелов. Толстяк был прислан из Нивелля, отцом его, трактирщиком, бывшим поваром епископа Люсонского. Первому было пятнадцать лет, второму двадцать. Арман дю Плесси совсем забыл об этих двоих, прочитав их просьбу, когда за ним прислали, чтоб ехать в замок Нанкрей.
Рюскадор и Грело устремились по следам графа де Трема и не теряли его из вида, скрываясь за палатками.
Полковник дошёл до конца лагеря. Перед ним расстилалась равнина, частью залитая из-за наводнения, в конце которой возвышались главные укрепления Монтобана, защищающие корборьесские ворота, которые де Майен, руководимый кавалером де Нанкреем, должен был занять утром с блестящей свитой, чтобы приготовить въезд короля. Граф Филипп пошёл по этой трудной дороге. Молодые шпионы не могли преследовать его далее. Равнина была покрыта лунным светом, и на поверхности её негде было укрыться от взоров. Притом шум шагов в жидкой грязи, в которой можно было увязнуть по колено, скоро привлёк бы внимание преследуемого.