Отец вздрогнул.
— Я думал, Эгон, что на фронте вы научитесь отличать существенное от несущественного. Ваши тактические проблемы с точки зрения исхода войны могли бы иметь более или менее важное значение три года назад. Сегодня же они утратили свою актуальность.
Эгон молча слушал. Сейчас он больше всего ненавидел нравоучения отца. «Говори, что хочешь, только давай закончим…» Он до мельчайших подробностей знал продолжение этих нравоучений и в глубине души страстно протестовал против них. «В конце концов, я не ребенок».
И в этот момент он вдруг понял, что именно это делает радостным его возвращение домой. Показать, что он уже чего-то достиг. Доказать отцу, не генералу, а именно отцу, что он уже вышел из детского возраста, когда с ним обращались как с послушной игрушкой клонившейся то в одну, то в другую сторону по воле и милости отца.
— Ну-с, господин майор?!
Эгону послышались нотки презрения в нетерпеливом вопросе отца, хотя он и знал, что отец не глумится над ним. Просто он хочет, чтобы сын сам уловил его затаенные мысли. Он хотел этого всегда. «Играет со мной, как кошка с мышкой…»
— Я жду вашего вопроса, папа… — Голос Эгона дрожал от нервного напряжения.
Генерал потянулся к коробке с сигарами.
— Попробуйте, Эгон.
— Спасибо. Если вы не возражаете, я возьму сигарету.
Генерал кивнул. После долгих разглядываний он наконец выбрал себе сигару, отрезал ее кончик. Эгон щелкнул зажигалкой и поднес огонек к сигаре отца, затем прикурил сам.
— Вы хотели что-то спросить? — сказал Эгон, выпуская изо рта дымок сигареты.
Отец с наслаждением курил сигару.
— Я уже спросил, Эгон. Сожалею, что вы не поняли моего вопроса. Мне кажется, что там, на фронте, вы слишком погрязли в мелких тактических проблемах и утратили способность к крупным обобщениям. Я боюсь этого. Я хочу, чтобы вы не уподоблялись тем нескольким кретинам, которые неустанно чего-то ищут в давным-давно прошедших сражениях и думают, что, найдя ключ к самооправданию, они тем самым выполнят свой долг перед будущими поколениями. А будущее поколение — это в некоторой степени и мы с вами, Эгон. Наше завтра — это вчера будущего поколения… — проговорил генерал, медленно потягивая напиток. — Меня интересует наше завтра… — сказал он и залпом опрокинул в рот остаток коньяка из рюмки.
«Завтра… — неприятно напрягся Эгон. — Какого черта он от меня хочет?» Он наморщил лоб и вновь наполнил рюмки.
Отцу в конце концов надоело молчание сына.
— Как вы, господин майор, представляете себе наш завтрашний день?
«Ах, так вот в чем весь вопрос?!» Только воспитанное с детства чувство уважения к отцу удержало Эгона от встречного вопроса: «Разве может быть такой вопрос для солдата?» «Он совсем выжил из ума». Эгон пожал плечами и ответил:
— Ждем применения нового чудо-оружия.
Отец что-то промычал, и Эгон не знал, понимать ли это как одобрение или, наоборот, как неудовольствие. Во всяком случае, он хотел понять, чего же хочет от него отец, и как можно скорее закончить этот глупый разговор.
Генерал вынул изо рта сигару и спросил!
— И это все?
Эгон развел руками. Отец опять промычал что-то непонятное. А Эгон заметил:
— Говорят, что оно находится в стадии испытаний. По крайней мере, об этом свидетельствует информация, полученная мной от немецких офицеров.
Генерал бросил на сына холодный, испытующий взгляд. На его лице не дрогнул ни один мускул. Эгон же подумал, что отец оценивает его, как мясник скотину, готова ли она к забою или же еще нет. Он чуть-чуть подвинулся в кресле и, чтобы нарушить молчание, сказал:
— Говорят, это чудо-оружие располагает исключительно большой разрушительной силой.
Отец снова взял сигару в рот. Пуская голубые облачка дыма, он молчал.
Смутившись, Эгон потянулся за рюмкой.
Генерал тоже поднял свою рюмку, но, не поднеся ее к губам, стал рассматривать напиток на свет и как бы между прочим заметил:
— Если я правильно понял, вы считаете, что чудо-оружие повлияет на судьбу войны.
Эгон выпрямился.
— Я ожидаю победу, отец!
Генерал сверкнул глазами на Эгона.
— Надеясь на чудо-оружие?
Эгон задумался.
— Да, надеясь на чудо-оружие, — сказал он твердо и, немного помолчав, добавил: — А еще на храбрость и стойкость солдат, которые проявляют чудеса героизма на фронте…
Генерал медленно смаковал напиток, затем поставил на стол рюмку и снова взял с пепельницы сигару и окутал себя густым облаком табачного дыма.
— Скажите, дорогой Эгон, вы когда-нибудь слышали о том, что решает исход войны? Судьбу не боя, а всей войны… Вы имеете хоть малейшее понятие об этом, хотя бы какое-нибудь представление?