Иштвана Надя вновь охватил патриотический порыв. Он построил солдат и начал произносить речь, которая была прервана неожиданным появлением грузовика с пушкой.
— Мои боевые друзья! — снова произнес он. — Нашей крошечной группке противостоит целое войско врагов. Так будем же оберегать и защищать друг друга, как это делали в свое время наши предки, славные витязи из Вегвара… так что пусть приходят неверные! Наша нация сейчас, как никогда, едина! Она изгнала из своих рядов и красное отребье, и еврейских плутократов! Перед венграми открыт путь вперед, и нет на свете такой силы, которая могла бы одолеть нас, сломить нашу волю… Мы до конца пройдем дорогой битв и вернем себе наши древние земли от Карпат и до берегов Дуная… — Голос офицера звучал призывно, лицо раскраснелось от охватившего его воодушевления.
Солдаты довольно безучастно слушали своего командира, однако их безразличие нисколько не охладило Иштвана Надя, он так увлекся, что все говорил и говорил до тех пор, пока не зазвенел полевой телефон.
Это была проверка связи. Подпоручик доложил в штаб, что его батарея заняла огневую позицию. Ему сообщили, когда нужно докладывать, и предупредили, чтобы он действовал, строго руководствуясь полученным приказом.
Закончив разговор по телефону, Иштван Надь разрешил унтеру раздавать обед. Собственную порцию он съел, сидя в кругу солдат, с которыми он даже чокнулся своей фляжкой с ромом, провозгласив тост:
— За славу нашей батареи! — и по-отечески добавил: — Однако пьяных я в подразделении не потерплю…
В конце концов его подчиненные немного осмелели, а под влиянием выпитого рома даже развеселились настолько, что начали смеяться над каждым пустяком. Однако подпоручику очень скоро надоела болтовня солдат, и он приказал унтеру продолжать дооборудование огневой позиции.
Унтер-офицер Буйдошо толково организовал работу, так что подчиненные работали споро.
Вскоре начало смеркаться, а в зарослях деревьев было даже темно. Подпоручик ломал себе голову над тем, как ему лучше организовать охрану на ночь. Встав перед пушкой, он осмотрел местность, прикинув, что будет видеть часовой с этого места, затем зашел за орудие, чтобы убедиться лично, что именно будет видно с того места.
Вот тогда-то из-за скал и показался первый танк.
Двигался он точно так, как себе это представлял на рекогносцировке Иштван Надь, и пехота вслед за ним передвигалась именно так, как хотелось бы подпоручику: группками по нескольку человек и совершенно спокойно, не подозревая о грозившей им опасности.
В голове Иштвана Надя моментально родился план предстоящего боя: с первого же выстрела из пушки подбить танк, а когда он начнет гореть, освещая местность и наступающую пехоту, скосить ее очередями из пулемета. Поручик без труда представил себе объятую языками пламени громаду танка и валявшихся на земле пехотинцев, расстрелянных почти в упор. Времени для обдумывания иного варианта у Надя не было, его не хватило даже на то, чтобы как положено поставить задачу подчиненным. Подскочив к орудию, он оттолкнул наводчика в сторону и, даже не сев на его место, стоя начал лихорадочно крутить маховики наводки, наводя пушку на цель.
— Всем в укрытие! До моего выстрела никому огня не открывать! Никто ни выстрела! А затем весь огонь сосредоточить по пехоте! — хриплым, прерывающимся голосом скомандовал офицер.
Унтер Буйдошо, оказавшись за спиной командира, более громко повторил его приказ. В голосе его чувствовалась тревога. Повторив слова подпоручика, унтер чуть тише добавил:
— В штаны только не наложите от страха!
Танк тем временем, объехав нагромождение скал, из-за которых он появился, громыхая и фыркая, полз ко второму повороту дороги.
Подпоручик, казалось, остолбенел; проглотив половину приказа, он выкрикнул:
— …Подготовить зажигательный снаряд!..
После секундного замешательства унтер Буйдошо передал приказ дальше, но в такой форме, будто он выслушал его до конца:
— По движущемуся танку… прямой наводкой… зажигательным…
«Молодец унтер…» — мелькнуло в голове у офицера.
Уверенная, отданная строго по-уставному команда Буйдошо успокаивающе подействовала на самого подпоручика. «Его нужно будет повысить в звании…»
Снаряд почти беззвучно скользнул в ствол орудия. На лоб офицера набежали морщины, сощурив глаза, он впился ими в приближавшийся танк, а спустя несколько секунд громко выкрикнул:
— Огонь!
Пушка оглушительно выстрелила. Передняя часть танка поползла вверх, но тут же опустилась на присыпанные снегом кусты. Ствол танковой пушки смотрел в сторону рощицы, а сама стального цвета махина в сумерках казалась черной громадиной.