— Ты слишком много куришь… — упрекнула его жена.
— Много, — согласился Шандор и, сунув трубку в рот, снова запыхтел ею. А ведь было время, вспоминал он, когда ему хотелось снять с себя ремень и как следует отстегать им и жену и самого себя за то, что они вдруг решили воспитать из сына этакого молодого господина. Оставаясь сам бедняком, Бонда намеревался сделать из своего отпрыска ученого человека. И тот незаметно превратился в этакого барчука, вокруг которого крутились все домашние, и он, отец, даже ни разу не подумал о том, что, даже живя в бедности, вполне можно было воспитать из парня порядочного человека. В действительности же все произошло иначе: мальчуган рано понял, что он является центром семейной жизни, что все в семье делается только ради него, ради его удобств, радостей или, по крайней мере, ради того, чтобы увидеть улыбку на его лице.
Само собой разумеется, что мальчик очень быстро привык к этому и считал вполне естественным, что он ходит в хорошей одежде, в то время как отец носит заплатанные брюки. Паренек привык жить за счет родителей, вовсю эксплуатируя их, а отец заметил это и осознал лишь тогда, когда было уже поздно что-либо изменить и тем более исправить.
— Да положи ты наконец свою трубку, — тихим, но жалобным голосом взмолилась жена Шандора. — Вон сколько дыма напустил, у меня уже голова от него разламывается.
«Не от дыма она у тебя разламывается…» — подумал Шандор. Он мрачно посмотрел на стол, однако не сказал того, о чем думал: «В таких случаях у тебя всегда болит голова… словно по заказу, а на самом деле тебе лишь бы только хоть как-то защитить Белу. Я раньше в подобных ситуациях бросался проветривать комнату, крутился вокруг тебя, жалел, как мог утешал… Обычно твои головные боли продолжались до тех пор, пока не снимался с повестки дня тот или иной разговор о сыне…»
Гнев у Шандора уже прошел, он понимал, что злиться сейчас на жену не было никакого смысла. Вынув трубку изо рта, он попросил:
— Оставь ты свои тарелки в покое.
Жена с удивлением посмотрела на мужа.
«Пусть молодой барин сам моет за собой посуду, если желает жрать из чистого…» — подумал Шандор с раздражением, но своей мысли жене все-таки не высказал.
— Сходила бы ты лучше к Эстер, к своей подруге…
— Зачем? Да еще так поздно… Они наверняка уже легли спать. Они рано ложатся.
Женщина посмотрела на часы.
— Нет, никуда я сейчас не пойду. Ни ты, ни я со вчерашнего дня не выходили на улицу. Ведь запрещено же выходить.
— Запрещено или не запрещено, а ты сходи к ней, там и переночуешь.
— Там? А почему?
— А утром вернешься домой… — Немного помолчав, он добавил: — К тому времени и я успокоюсь, да и курить столько не буду.
Жена уставилась на Шандора неподвижным, изучающим взглядом. Немного помолчав, она сначала покачала головой, а затем сказала:
— Никуда я не пойду. Бела до такого не дойдет. Не за что меня так наказывать господу…
— Думай, что хочешь, но только уходи! — Шандор сощурил глаза. «Ей незачем видеть, до какого состояния меня довел родной сын…» — подумал он, а вслух продолжал: — Оденься и уходи, только ради бога уйди из дома… Евреям, которые скрываются в доме, я тоже скажу, чтобы они уходили кто куда.
Жена Шандора энергично закачала головой, и одно это движение как бы прибавило ей сил.
— Никуда я не пойду, — повторила она. — Бела — глупый парень, болтает сам не знает что. Так ты хоть не теряй ума! Возомнил про него, что… — В этом месте женщина неожиданно замолчала, хотя с ее губ чуть было не сорвались страшные слова: «…он может стать убийцей собственного отца». — Да и меня с ума сводишь… Деться ему некуда… Сейчас нигде не повеселишься: театры и кино закрыты, а со вчерашнего дня рестораны и те не работают, да и кафе тоже. Разопьет со своими друзьями бутылочку вина, вернется домой и завалится спать. Если бы ты сам не начал приставать к нему со своими вопросами: куда, зачем и почему он уходит из дома, не было бы никакого скандала. Он ведь парень молодой и потому смотрит на мир совершенно другими глазами. Разве это так трудно понять? Ведь ты же его отец… а всегда ему мешаешь… — Она взяла в руки блюдо и начала его вытирать.