— Будущее Венгрии… — Эгон хотел добавить, что един-единственный приказ диктует ему бороться не на жизнь, а на смерть, до последней капли крови, но генерал прервал его:
— Именно будущее Венгрии требует от вас, чтобы вы ожидали ее краха отнюдь не в качестве немецкого вассала. Это единственное и необходимое условие для того, чтобы завтра вы смогли принять активное участие в борьбе, Эгон!
Сын не верил своим ушам. Услышать такое из уст-отца?! Из уст генерал-лейтенанта?!
В этот момент неслышно раскрылась дверь. Они даже не заметили, что в дверях стояла мать, которая с милой улыбкой обратилась к отцу:
— Вы не рассердитесь, если я попрошу вас поделиться со мной сыном?.. — Мягкими кошачьими шагами она подошла к Эгону и присела к нему на подлокотник кресла.
— Вы кажетесь таким уставшим, Эгон…
Голос отца заскрипел, как будто его издавал не человек, а аист.
— Я как раз объясняю Эгону, что Венгрии для защиты своего национального существования нужны не глупо погибающие мученики, а стойкие бойцы; к сожалению, он не желает этого понять и собирается осчастливить нас немецким Железным крестом.
Последнюю фразу он произнес таким тоном, будто собирался сказать, что Эгон хочет принести домой незаконнорожденного ребенка. И это окончательно повергло сына в изумление. Если отец говорит такое своей жене, его матери, то это уже не испытание.
«Предатель… — подумал Эгон, бросив презрительный взгляд на отца. — В то время как мы там, на фронте…» Эгон чувствовал себя так, будто его продали.
— Не могли бы вы, дорогая, дать мне еще несколько минут…
Мать молча кивнула и так же неслышно вышла из комнаты, как и вошла.
Эгон продолжал мысленно удивляться: так выставить мать?!
Отец снова поднял рюмку.
— Вы, дорогой Эгон, ведете классовую войну даже тогда, когда видите в ней столкновение наций. Жаль, что вы это не можете или не хотите уразуметь. Если будет разрушена сила, цементирующая в настоящее время нацию в единое целое, то это хуже проигранной войны. Тогда ответственность за судьбу нации ляжет на плечи других общественных слоев. А это будет означать одно — победу большевизма в Венгрии… В таком случае вам, Эгон, придется навсегда снять военную форму и — если предположить, что в этих преобразованиях вы останетесь живы, — придется идти работать, скажем, на завод… Вы можете себе это представить, Эгон?
Эгон скрипнул зубами.
— Моя фантазия бедна. Я могу представить себе только победу или смерть.
Отец вздохнул. Не притронувшись к рюмке, он поставил ее обратно на столик.
— Тогда я не настаиваю на том, чтобы вы меня поняли, Эгон. Но, как от сына, требую от вас следовать моим советам. Мы должны выполнять указания его превосходительства регента, содержащиеся в его октябрьской речи, даже если он сам их и отменил. Это в интересах нашей нации, нашей семьи и прежде всего в ваших собственных интересах. Настанет время, и вы будете благодарны мне за то — по крайней мере, я хочу верить в это, — что не разрешил вам превратиться в обычную канцелярскую крысу. Я был бы рад, если бы вы, возглавив свою часть, вместе с ней предложили свои услуги новому правительству, то есть тому, которого сегодня еще нет, но которое будет сформировано завтра. Естественно, через Красную Армию, другого пути, иного решения нет. Вы должны решить: имеется ли в вас такая возможность? Если нет, то надо найти возможность предложить новому правительству свой меч вам одному. Или выйти на командира стоящей перед вами советской воинской части и сообщить ему, что вы готовы целиком и полностью предоставить себя в его распоряжение. Я требую от вас этого…
Эгон ненавидящим взглядом окинул отца.
— Вы предлагаете мне предательство?
— Меня не интересует, как вы оцениваете мое предложение, Эгон. Я заинтересован в том, чтобы вы выполнили мою волю, и как можно скорее! А точнее говоря, еще до того, как к вашей груди приколят Железный крест!
Эгон закрыл глаза. В этот момент его поразила мысль, насколько в последние минуты произошла перемена власти. Руки невольно сжались в кулаки, хотелось бить ими в бессильной ярости.
«Этот гнилой либерализм… Эта зараза…»
— Если разрешите… Пусть войдет мама…
— Хорошо. Я не желаю больше говорить на эту тему.
Присоединившаяся к их компании мать нисколько не улучшила настроения Эгона. Он чувствовал себя совсем чужим, отца же считал за мелочного жулика-торгаша, который просто пускает его в продажу, как товар, от чего гнетущее состояние, охватившее его, не могли изменить ни материнская любовь, ни ее благожелательность.