Он бросил многозначительный взгляд на Малика. — И наше правосудие быстрее.
— Тогда у тебя нет выбора, — пожаловался Малик. — Ведьма не уйдет отсюда, пока я не умру!
— Или станешь моим пленником, — уточнила Руха.
— Этого мы никогда не допустим — предупредил Арис.
Хадрун на мгновение задумался, потом устало покачал головой. — Ты ставишь Анклав Шейдов в трудное положение, арфистка. Либо мы укрываем этого негодяя против вас, либо позволяем вам нарушать нашу гостевую охрану.
— Нет причин беспокоиться об этом, — сказал Галаэрон, свирепо глядя на Хадруна. — Мы уезжаем в течение часа.
Хадрун некоторое время изучал Галаэрона, затем кивнул. — Это ваша привилегия, конечно, но пока вы или кто-либо из ваших друзей остается в Аанклаве Шейдов, Малик находится под защитой, как наш гость, и не может быть убит или взят в плен.
— Ты действительно укрываешь убийцу? — спросила Руха.
— Он никого здесь не убивал — сказал Хадрун. — Он прикоснулся посохом к ее связке, и волшебный шнур растворился. — И ты тоже. Тот же закон, что охраняет его, охраняет и тебя. И если с кем-нибудь из вас случится несчастье, мы будем знать, кого казнить.
Хадрун снова бросил предостерегающий взгляд на Малика.
— Я могу остаться? — спросила Руха.
— В этом самом доме. — Хадрун, казалось, не мог удержаться от ухмылки. — Анклав Шейдов никогда не хотел бы, чтобы говорили, что мы затрудняем привлечение убийцы к ответственности.
— Ответственность? — Малик усмехнулся. — Ты даже не представляешь, на что обрекаешь меня!
— Ненадолго — сказал Галаэрон. Он хмуро посмотрел на Валу. — Если, конечно, ты от меня отвяжешься. Вала с сомнением посмотрела на него. — Ты не собираешься нападать?
— Я ухожу, — сказал Галаэрон. — Я собираюсь вернуться в Эвереску. Хадрун жестом отпустил Валу и протянул ей руку. — Если ты этого хочешь, но завтра Высочайший будет очень разочарован.
Галаэрон проигнорировал его руку и встал сам.
— Он сделает то что обещал, — настаивал Хадрун. — Он хотел объяснить тебе, почему город перемещается. Вот почему я ничего не сказал.
Несмотря на его слова, Галаэрон не сделал ни шага к воротам.
— Завтра?
Хадрун кивнул.
— Он хотел бы поскорее расстаться с тобой. Все будет объяснено.
Галаэрон повернулся к Вале
— Еще один день? — Она оглядела виллу и пожала плечами. — А чему это может повредить?
Люди снова принялись за дело, карабкаясь по горе Малигриса, стоя на коленях, стоя и снова стоя на коленях перед его пещерой, скандируя, распевая, унижаясь, умоляя его о милости. Это было нытье. Он сказал Намирре, что не хочет, чтобы члены культа слонялись вокруг его логова, но разве млекопитающее слушает? Что Малигрису следовало бы сделать, так это забраться наверх и убежать, но тогда ему придется выйти и что-нибудь съесть, а ему просто не хотелось есть. Драколичи нуждались в пище только для того, чтобы перезарядить свое дыхательное оружие, а Малигрис не разряжал свое (даже не покидал своего логова) больше года, или так Намирра сказал ему в последний раз, когда некромант соизволил посетить его.
Что-то живое, что-то человеческое появилось в тени рядом с его платиновой кучей номер три. Горькое чувство возмущения, поднимающееся, чтобы заполнить его пустую грудную клетку, Малигрис повернул свой большой рогатый череп в сторону вторжения. Неужели теплокровные не оставят ему даже его уединения? Пара еле различимых силуэтов поднялась из темноты, не столько вынырнув из нее, сколько отделившись от нее, и повернулась в его сторону.
Малигрис не знал, как млекопитающие обошли его телепортационные ловушки, или как они избежали активации его волшебной тревоги. Но он знал, что может вынести только это, и что это вторжение в его логово было последним оскорблением. Он открыл пасть и выпустил молнию. В трескучей вспышке, заполнившей пещеру, он мельком увидел пару смуглых людей в темных одеждах, которые катились по его кладу и врезались головой в стену. Они рухнули среди его бриллиантов и лежали там, обгоревшие, дымящиеся и, на удивление, более или менее живые.
Малигрис продолжал смотреть в их сторону. Когда Намирра превратил его в драколича, он стал остро ощущать все живое в пределах размаха своих крыльев, и он знал, что два человека были тяжело ранены. Млекопитающие были хрупкими, так что, казалось, они все равно умрут в течение нескольких часов, и он не собирался тратить на них еще одну дыхательную атаку. Если он сдержится, то у него еще останется два хороших удара молнии, прежде чем ему придется покинуть свое логово и поесть.
Но пара не исчезла. Вместо этого в течение следующего часа они становились все сильнее, сначала ползая за грудой золотых монет, сплавленных в твердый ком жаром его молнии, затем прячась там и приходя в себя с каждой минутой, разговаривая друг с другом на каком-то древнем человеческом языке, которого даже Малигрис никогда раньше не слышал. Это было величайшее оскорбление для теплокровных – не испугаться настолько, чтобы убежать или, по крайней мере, спрятаться в тишине. Малигрис разорвал бы их на куски, если бы за последний год его безжизненный скелет не провалился по позвоночник в свое гнездо из сапфиров, и он просто не хотел покидать такую удобную постель. Голос, глубокий и гулкий, по крайней мере по человеческим меркам, выкрикнул на общем языке: