— Осетины в гостях у нас. Не хотят больше с нами жить, пусть уходят к своим за перевал, мы их не тронем. Но если живут в чужом доме, пусть выполняют законы хозяев.
Теплов совершенно растерялся:
— Почему в гостях?..
— Потому что приютили мы осетин, когда сарматы их начали истреблять. Они, неблагодарные, за добро злом платят.
Грузинская делегация загудела в поддержку красавца. Теплов спросил в изумлении:
— Сарматы? Это про какоe же время вы говорите?
Красавец укоризненно покачал головой:
— Грузинской истории не знаете, а приехали разбираться. Про четвертый век я говорю, когда алан из северокавказских долин в горы загнали. Если б Грузия не спасла их тогда, не было бы сейчас осетин. Пусть уходят обратно в свои долины!
На этом переговоры закончились.
Первыми Ленкомнату покинули члены грузинской делегации. Офицеры опергруппы дождались, когда за окнами взревели автомобильные моторы, и лишь тогда стали выходить в коридор. К Теплову подошел один из тех лейтенантов, что стояли со вскинутыми на плечи автоматами.
— Вам неймется, да? — спросил он, не скрывая своей неприязни. — Чего вы напрашивались к грузинам? Захотели геройской смертью погибнуть?
Теплов мобилизовал все свое добродушие:
— Напрасно вы боитесь, ничего бы со мной не случилось. Я был бы там в качестве парламентера.
— В качестве заложника, — оборвал его лейтенант, — а боюсь я не за вас, а за ребят своих. Вы за приключениями приехали, а вытаскивать вас мне придется. Бойцов своих класть ради вашей жизни придется, ясно вам? Сидите и помалкивайте, если не понимаете ни черта!
На выручку Теплову поспешил офицер, который был назначен ему в родные матери.
— Не горячись, не горячись, — сказал он лейтенанту, — парень только что приехал, еще не разобрался в наших делах.
Вместо успокоения его слова только подлили масла в огонь:
— Не с тобой разговаривают, — огрызнулся лейтенант, — ты-то почему не смотришь за ними? В прошлый раз кто за твоей журналисткой ездил?
— Сам и ездил, — ответил «родная мать».
— В моем бэтэре. А на броне я сидел!
Лейтенант в сердцах закинул автомат за плечо и вышел из комнаты, громко стуча каблуками. «Родная мать» проводил его улыбающимися глазами и сказал, когда лейтенант скрылся в коридоре:
— Молодой еще, нервы не выдерживают. — Он вынул руку из кармана и протянул Теплову: — Давайте знакомиться. Капитан Сергуненко.
Только сейчас Теплов разглядел на погонах его куртки четыре зеленые капитанские звездочки. Он пожал Сергуненке руку, назвался сам, а затем попросил:
— Нельзя ли по имени? И на «ты», если можно.
— Можно, — согласился Сергуненко, — Виктором меня зовут.
На пригорке за городской чертой стоял КПП: типовое бетонное здание «гаишного» поста с большим окном, глядящим на дорогу. К нему был добавлен шлагбаум и стенка из мешков с песком. В амбразуре этой стенки был установлен ручной пулемет, рядом с ним дремал, привалившись спиной к мешкам, солдат в каске и шинели, надетой поверх бронежилета. Окно поста, в котором стекол уже не было, сверху донизу закрывали мешки. Поблизости темным пятном громоздился БТР. Яркий луч прожектора светил с крыши КПП на шоссе, уходившее в непроглядную темень южной ночи. Вокруг стояла такая тишина, что далекий лай собак долетал сюда словно бы из другой галактики.
— Спишь! — гаркнул полковник.
Пулеметчик встрепенулся и ответил испуганно и громко:
— Никак нет, товарищ полковник!
Последнее слово он прокричал. Тут же хлопнула дверь и на улицу из КПП выскочил офицер и с ним еще один солдат.
— Ни хрена службы не вижу, — грубо сказал ему полковник.
Офицер крикнул:
— Смир-рна! — Сам вытянулся перед командиром и коротко отрапортовал.
— Вольно, — сказал полковник, быстро вскидывая руку к фуражке, — доложи обстановку.
— Пока тихо, — ответил офицер, поглядывая на Теплова.
Полковник ворчливо передразнил его, но уже без прежней гневливости:
— Когда шумно станет, вы уже не услышите. Этот вон спит на посту. Пять нарядов вне очереди! Отставить. Для него теперь наряды вроде увольнительной будут.
Полковник заложил руки за спину и крупным шагом вышел за укрытие. Пулеметчик метнулся к амбразуре, а офицер со вторым солдатом поспешили вслед за командиром. Теплов неуверенно топтался на месте.
Сзади донесся колыхающийся звук мотора — автомобиль преодолевал дорожные валы. Вскоре свет фар полоснул Теплова по лицу и возле командирского затормозил еще один «уазик». Этот был не военный, а милицейский — характерно раскрашенный в желто-голубые цвета и с глухим металлическим кузовом вместо брезентового верха.