Гарри Тертлдав
Осада Сотевага
Ульрор, сын Раски, смотрел в море с верхней площадки самой высокой из дозорных башен. Был он, как большинство халогаев, высок и светлокож. Заплетенные в тугую косу золотые волосы достигали пояса, но никто не назвал бы Ульрора женоподобным. На лице его, от природы суровом, оставили следы полвека пиров и схваток, а плечи были по-медвежьи широки. Меньше месяца назад Ульрор мог похвастаться изрядным брюхом. Но не сейчас. Ни в ком из нынешних насельников крепости Сотеваг не осталось лишнего жиру.
Ульрор смотрел в море затем, чтобы не думать о стоящей под стенами видесской армии. Океан простирался на восток от Сотевага до самого края света, и, глядя на него, Ульрор мог ощутить себя свободным — пусть эти южные, теплые, синие воды отличались от ледяных валов залива Халога, которые воин так часто видел с высоких стен собственной твердыни.
Конечно, на севере неурожай случался каждые три года. А если и не было неурожая, зерна все равно не хватало — не хватало земли, а сыновей в каждом роду по трое, по пятеро, по семеро. Потому халогаи уходили наемниками в Видесс и меньшие царства, а временами — в море на разбой.
От раздражения Ульрор хлопнул кулаком по ладони. А такой выдался случай! Покуда Видесс содрогается от битв двух императоров-соперников, удаленный от столицы остров Калаврия было так просто захватить, сделать местом, где халогаи могли бы жить, не боясь голода; здешние места даже напоминали Ульрору его родной Намдален, если только возможно представить Намдален без сугробов. Кланы, связанные многолетней кровной враждой, плечо к плечу строили и оснащали корабли.
Обиднее всего, что большую часть острова северяне захватили. Но Ульрор сидел в осаде. Он не признался бы в том никому из своих воинов, но он знал, что Сотеваг падет. И тогда видессиане разгромят захватчиков отряд за отрядом.
Чтоб ему провалиться, этому Кипру Зигабену!
Кипр Зигабен глядел на стены Сотевага и уныло прикидывал, удастся ли ему когда-нибудь взять эту крепость. Его острый ум один за другим рождал все новые планы — и неизменно находил в них фатальные просчеты. Крепость казалась неприступной. А это было очень печально, потому что, если Сотеваг устоит, то сам Зигабен ляжет. В землю.
Брови Зигабена лукаво дрогнули. Лицо у генерала было длинное, худое, подвижное настолько, что выглядел он моложе своих сорока пяти лет. В волосах и аристократической бородке еще не проглядывала седина.
Он стряхнул пушинку с рукава расшитого камзола. Носить парчу в поле — признак изнеженности, но кому какое дело? Что толку в цивилизации, если не пользуешься ее плодами?
Чтобы противостоять халогаям, Зигабену было достаточно того, что они разрушали возможность создавать эту изнеженность. Отдельных северян он мог уважать, и не в последнюю очередь — Ульрора. Во всяком случае, военачальник северян был лучше, чем мясник или глупец, каждый из которых объявлял себя законным Автократором видессиан.
Оба претендента на престол обращались к Зигабену за помощью. Нападение халогаев дало генералу прекрасный повод отказаться бросить солдат с Калаврии в междоусобную бойню. Впрочем, не случись вторжения, он поступил бы так же.
Но, когда противник будет сокрушен, мясник или глупец станут править Видессом. Империя насчитывала тысячу лет; ей приходилось видывать бездарных императоров. Но слуги государства, каковым считал себя и Зигабен, поддерживали страну, когда правители вели ее к праху.
Вот этого халогаи сделать не могли, даже будь их вожаки лучшими военачальниками в мире — а некоторые из них действительно были хороши. Тонкое искусство стричь шерсть, не сдирая шкуры, было им неведомо. Как любые варвары, они брали, что пожелают, нимало не заботясь о том, что в один миг разрушают плоды многолетних трудов.
Вот из-за этого Зигабен готов был с ними сражаться, что не мешало ему признавать и восхищаться их отвагой, стойкостью и даже умом. Когда Ульрор благоразумно решил отсидеться в осажденном Сотеваге, а не рисковать малочисленным и усталым отрядом в решающем отчаянном бою, Зигабен крикнул ему из-под стены: «Если считаешь себя великим вождем, выходи и сражайся!».
Ульрор расхохотался, точно языческий бог, и ответил: «А если ты считаешь себя великим генералом, видессианин, заставь меня!».
Насмешка жалила до сих пор. Зигабен окружил крепость. Он запер подходы к ней даже с моря, так что халогаи не могли ни бежать, ни получить свежих припасов. Но кладовые и цистерны Сотевага были полны — не в последнюю очередь благодаря прошлогодним усилиям самого Зигабена. Уморить противника голодом генерал не мог. Покуда он с армией, собранной по всей Калаврии, торчал под стенами крепости, северяне буйствовали на острове. А чтобы взять укрепления штурмом, ему придется положить чуть ли не всю армию.
Чтоб ему провалиться, этому Ульрору, сыну Раски!
— Шевелятся, — пробурчал Флоси Волчья Шкура, откидывая со лба пряди густых седых волос, из-за которых и получил прозвище.
— О да, — Ульрор подозрительно прищурился.
До сих пор Зигабен позволял голоду делать свое дело. Подобно многим видесским генералам, он рассматривал войну как игру, где целью было победить, потеряв как можно меньше фишек. Ульрор подобное отношение презирал; он жаждал жаркой и ясной уверенности битвы.
Без сомнения, в своем роде Зигабен был великим воителем. Он гнал Ульрора вместе с его армией через всю Калаврию, но в решающее сражение не вступал, не будучи уверен в победе. Он заставил Ульрора танцевать под свою дудку и зарыться в эту нору, подобно загнанному лису.
Так почему он изменил своей обычной манере, до сих пор приносившей ему успех?
Раздумывая, Ульрор глядел на разворачивающиеся колонны видессиан. Те двигались мерно и в унисон, точно куклы, покорные воле Зигабена. Халогаям до такой дисциплины было далеко. Когда рога позвали их на стены крепости, воины-северяне повыбегали из казармы разрозненными группами, путаясь под ногами товарищей, мчащихся на отведенный им участок стены.
Из-за укреплений, возведенных имперцами вокруг Сотевага, выехал одинокий всадник. Он приблизился к стенам на расстояние выстрела, так, чтобы защитники крепости могли разглядеть его не скрытое шлемом лицо. Ульрор скрипнул зубами. Пусть Зигабен предпочитал осторожничать, но трусом он не был.
— Ваш последний шанс, северяне! — воскликнул видесский генерал. На языке халогаев он говорил не слишком хорошо, но внятно. Он не ревел, как сделал бы на его месте Ульрор, но голос его был ясно слышен со стен. — Сдайте крепость, доставьте нам своего командира, и простые солдаты могут уйти невозбранно, клянусь в том Фосом! — Зигабен очертил на груди круг — знак солнца, знак видесского благого бога. — Пусть Скотос ввергнет меня в лед, если я лгу.
Ульрор и Флоси переглянулись. Те же условия Зигабен предлагал и в начале осады; тогда его встретили насмешками. Но никакой командир не может предугадать, как поведут себя голодающие воины…
В нескольких шагах от Зигабена в землю вонзилась стрела. Конь фыркнул и шарахнулся. Видессианин, будучи отличным наездником, без труда подчинил себе скакуна, но остался на месте.
— Это ваш единственный ответ? — полюбопытствовал он.
— Да-а! — вскричали халогаи на стенах, потрясая кулаками и бряцая оружием.
— Нет! — Громовой голос Ульрора перекрыл клич его людей. — У меня есть другой!
Зигабен, встрепенувшись, глянул на него. Вождь северян понял, что скрывалось за этим взглядом — видессианин думал, будто Ульрор готов предать товарищей, — и гнев захлестнул его волной.
— Да проклянут тебя боги, Зигабен! — взревел он. — Из Сотевага ты меня вытащишь только мертвым, в вонючем гробу!
Его люди радостно зашумели; чем решительней вел себя халогай перед лицом опасности, тем больше его ценили товарищи. Зигабен с каменным лицом ждал, пока не умолкнут крики.
— Это, — промолвил он, отдавая Ульрору честь по-видесски — прижав кулак к груди, — можно будет устроить.
И он развернул коня.
Ульрор прикусил губу.