«Через сорок дней конец света!» Стражники хватают ясновидца,
а в это время с другой стороны появляется Колдунья и предлагает лечебные снадобья.
Колдунья. Мелисса, мята,шалфей, розмарин, чабрец, шафран, лимонная цедра, миндальная паста... Не проходите мимо! Чудодейственные средства!
Солнце начинает клониться к западу, поднимается холодный ветер. Все смотрят на небо.
Колдунья. Ветер! Вот и ветер подул! Чума боится ветра! Все уладится, все уладится, вот увидите.
Ветер внезапно стихает. Вой сирены становится еще пронзительнее. Раздаются подряд два глухих удара. Два человека в толпе валятся наземь. Все падают на колени и начинают пятиться от лежащих тел.
Посреди сцены остается только колдунья, и у ее ног — двое лежащих мужчин с отметинами в паху и на горле. Больные корчатся и, сделав несколько движений, испускают дух. На толпу, которая продолжает отступать к краям сцены, медленно опускается ночь. Полная тьма.
Свет в церкви и в доме судьи. Прожектор направлен на дворец. Действие разворачивается поочередно в разных местах.
Первый алькальд. Ваша честь, эпидемия растет с невероятной быстротой, врачи не справляются. Жилые кварталы заражены сильнее, чем люди предполагают, и, думаю, надо скрыть от них правду любой ценой. К тому же болезнь пока свирепствует в основном на бедных и перенаселенных окраинах. Это единственное, что может еще утешать нас в нашей беде.
Одобрительный шепот присутствующих.
Священник. Подходите, и пусть каждый публично исповедуется в своих самых черных делах. Откройте ваши сердца, несчастные! Расскажите друг другу о содеянном вами зле и о зле, которое вы замышляли, иначе яд греха непременно убьет вас и отправит в ад так же верно, как ненасытный спрут чумы... Я лично каюсь в том, что не всегда был милосерден...
Три исповеди-пантомимы сменяют друг друга во время следующего диалога.
Губернатор. Все обойдется. Досадно только, что я собирался на охоту. Такие штуки вечно случаются, когда у нас неотложные дела. Как же быть?
Первый алькальд. Не отменяйте охоту, ваша честь, хотя бы для примера другим. Народ должен знать, что вы умеете встречать превратности судьбы с безмятежным челом.
Все. Прости нам, Господи, все, что мы совершили и чего не совершали.
Судья читает псалмы в окружении своей семьи.
Судья. «Живущий под кровом Всевышнего под сенью Всемогущего покоится.
Говорит Господу: «прибежище мое и защита моя, Бог мой, на Которого я уповаю!»
Он избавит тебя от сети ловца, от гибельной язвы...»[1]
Жена судьи. Касадо, нельзя ли нам выйти погулять?
Судья. Ты уже достаточно погуляла в своей жизни, жена. Это не принесло нам счастья.
Жена. Виктория не вернулась. Я боюсь, не приключилось ли с ней чего дурного.
Судья. Жаль, что ты не боялась, как бы чего дурного не приключилось с тобой самой! И потеряла честь. Сиди дома, это самое надежное место среди бедствия. Я все предусмотрел. Мы запрем двери на время чумы и дождемся, пока она кончится. С Божьей помощью, мы не пострадаем.
Жена. Ты прав, Касадо. Но мы не одни. Другие страдают. Виктория, быть может, в опасности.
Судья. Оставь в покое других и подумай о семье. О своем сыне, к примеру. Вели доставить в дом столько провизии, сколько возможно. Заплати любую цену. Но запасай, жена, запасай. Настало время сберегать. (Читает.) «...Прибежище мое и защита моя, Бог мой, на Которого я уповаю...»
Молящиеся продолжают тот же псалом.
Хор. «Не убоишься ужасов в ночи, стрелы, летящей днем, язвы, ходящей во мраке, заразы, опустошающей в полдень».
Голос. О великий и страшный Бог!
Свет на площади. Люди движутся по сцене в ритме коплы.
Хор. На сыром песке и на море
Свое имя ты написал.
Мне осталось одно лишь горе...
Входит Виктория. Прожектор освещает площадь.
Виктория. Диего, где Диего?
Женщина. Он подле больных. Помогает тем, кто его зовет.
Виктория бежит к кулисам и сталкивается с Диего. Он в маске врача, работающего с зачумленными. Виктория отшатывается и вскрикивает.
Диего (мягко). Я напугал тебя, Виктория?