Когда Тяньцзянь стал своим человеком в доме, она не раз порывалась спросить у него, много ли правды в тех словах Цайшу, но боялась нечаянно выдать свое тайное расположение. По этой же причине она не всегда сообщала Цайшу о визитах его двоюродного брата, ведь муж мог понять что-нибудь не так. Постепенно у нее вошло в привычку каждый третий день готовиться к приходу Тяньцзяня (честнее было бы сказать — надеяться на него). После обеда она немного принаряжалась, и, как ни обычны стали эти визиты, все равно его шаги по дворику заставляли ее вздрагивать. Нужны были большие усилия, чтобы вспыхивавший на щеках румянец успел погаснуть, прежде чем гость входил в комнату.
Так в ней вновь пробудился интерес к жизни. Прошел месяц, другой, наступила зима — самое приятное время года в этом городе, затерявшемся между гор. С неизменно ясного неба светили яркие лучи, и приезжим, привыкшим к резким переменам погоды, было трудно поверить, что она может так долго радовать людей. Каждый день рождался в розовом сиянии утра и угасал в спелой желтизне заката. В отличие от северных мест, ясная зимняя погода не сопровождалась неприятными ветрами и холодом. К тому же в окрестных городах часто поднимались туманы, а это, как утверждали, уменьшало опасность воздушных налетов. Куда оживленнее стало и на рынках.
Однажды Тяньцзянь, явившись в обычное время, очень быстро собрался уходить. Маньцянь удивилась: в чем дело, куда он спешит в такую рань. Тот ответил:
— Как можно сидеть дома в такую погоду! Неужели вас не тянет на улицу? Может, пойдем прогуляемся?
Предложение застало Маньцянь врасплох. Утверждать, будто ей нравится сидеть целями днями дома, значило бы сказать явную неправду, неубедительную для нее самой. Но и гулять по улицам вдвоем с Тяньцзянем ей показалось не вполне удобным — их могут увидеть знакомые, пойдут разговоры. Однако вслух признаться в этом она не решилась и тогда произнесла каким-то расслабленным тоном:
— Что ж, если сидеть со мной скучно, вы можете располагать собой…
Очевидно, Тяньцзянь догадался об ее опасениях и полушутя-полусерьезно сказал:
— Это не мне, а вам должно быть скучно, я-то двигаюсь больше чем достаточно. Да и что такого, если мы выйдем вдвоем? Не подумает же Цайшу, что я вознамерился похитить у него жену!
Маньцянь стало совсем неловко, она пробормотала:
— Я же сказала, вы свободны, никто вас не держит.
Тяньцзянь понял, что уговоры напрасны, и распрощался. Разочарованная его уходом, она поняла, чего ей хотелось на самом деле — чтобы он сам догадался остаться. Шел всего четвертый час, до вечера оставалась еще масса времени, и это время теперь лежало перед ней как непроходимая пустыня. Она привыкла воспринимать движение времени целыми большими отрезками — от сих до сих, а теперь, после ухода Тяньцзяня, у часов и минут как бы вынули соединявшую их нить, они рассыпались в разные стороны, и нечем было объединить их вновь. Она привыкла проводить послеполуденное время в одиночестве, а ныне это стало вдруг невыносимым. Тут ей пришло в голову, что действительно нужно было бы выйти с Тяньцзянем — в доме кончилась зубная паста, понадобились щетки и еще какая-то мелочь. А выйти из дома «по делам», пусть даже и не с мужем, в моральном плане было более оправданно, да и знакомым при случае легче было бы объяснить. Совсем иное дело, когда специально договариваются погулять вдвоем.
Еще один день прошел, еще завлекательнее стала погода. Все еще не успокоившись после происшедшего накануне, Маньцянь просто не могла усидеть дома. Утром у нее были дела по хозяйству, а кроме того, из-за оказавшегося ложным объявления о воздушной тревоге хозяева открыли свои лавки лишь после обеда. Около трех Маньцянь одна вышла на улицу — впервые за последние несколько дней. За это время поблизости открылось несколько новых лавок, изо всех сил пытавшихся походить на шанхайские и гонконгские магазины. Маньцянь остановилась возле новой аптеки, осмотрела выставленные в витрине образцы медикаментов и стала раздумывать — не зайти ли и не купить ли что-нибудь.
Вдруг за спиной раздался голос Тяньцзяня. Она приблизила к витрине запылавшее лицо, но глаза уже ничего не различали, а сердце забилось так, что отдавало в голову. Она еле набралась мужества, чтобы повернуться и поздороваться, но в самый последний миг услышала голос женщины, разговаривавшей с Тяньцзянем, и остановилась. Обернулась Маньцянь лишь после того, как они прошли мимо, причем успела заметить, что парочка зашла в ту же самую аптеку. Тяньцзянь закрывал собой профиль спутницы, так что Маньцянь увидела ее лишь сзади. Фигурка у нее была такая, какие рождают у мужчин желание догнать женщину, заглянуть ей в лицо. Маньцянь осенило, что это и есть «авиаматка». Она не посмела войти вслед за ними в аптеку и быстро удалилась, как будто ей угрожала опасность. Покупать галантерейные мелочи тоже не хотелось. На сердце стало тяжело, как будто в него налили свинца, да и ноги еле двигались, словно свинцовые. Она окликнула рикшу и велела отвезти ее домой.