Только он собрался ехать с визитами, как заявился старый приятель отца, директор уездной средней школы Люй, с намерением пригласить господина Фана с сыновьями позавтракать утром следующего дня в чайной. Но, вкусив угощения в доме Фанов, он попросил Хунцзяня выступить в школе с лекцией на тему «Критическая оценка влияния западной культуры на историческое развитие Китая». Хунцзянь терпеть не мог лекций, но пока он подыскивал слова для вежливого отказа, отец поспешил дать за него согласие. Фан смолчал, но про себя подумал: придется облачаться в халат и потеть в эту жарищу, нести какой-то вздор — а чего ради? Психологию деятелей просвещения простому смертному не понять! Отец хотел, чтобы сын блеснул на лекции «семейной ученостью» и дал ему из своей библиотеки несколько изданных традиционным способом книг — «Рукописи из Зала постижения иероглифов», «Собрание бесед о диковинных странах» и еще что-то в этом роде. Хунцзянь потратил на них всю вторую половину дня и получил немало удовольствия. Он узнал, что у китайцев характер прямолинейный, поэтому они представляют небо квадратным, а европейцы криводушны, любят обходить острые углы и поэтому считают, что земля круглая. У китайцев сердце находится в центре груди, а у европейцев — сдвинуто влево. Опиум, который ввозят в Китай европейцы, ядовит, и его необходимо запретить. В то же время опиум, произрастающий на благодатной почве Китая, безвреден. Сифилис — то же самое, что оспа, и обе эти болезни завезены с Запада… Жаль только, что все эти интересные сведения не могли пригодиться ему для лекции, и надо было искать материал в другом месте. Вечером он ужинал у дяди. Вернувшись изрядно под хмельком, перелистал несколько учебников истории, вспомнил какие-то старые анекдоты и набросал текст лекции на трех страничках. Такая подготовка не причинила ему особых мучений, если не считать того, что москиты успели порядком покусать его.
На следующее утро, по окончании званого завтрака, — по традиции последним блюдом был бульон с лапшой — директор школы расплатился и стал торопить Хунцзяня. Они надели принесенные половым халаты и ушли, оставив Фэнъи с отцом наслаждаться чаепитием. В актовом зале школы ждали начала лекции более двухсот юношей и девушек. Хунцзянь в сопровождении Люя направился к кафедре, но почувствовал, что под устремленными на него взглядами деревенеет тело и ноги не хотят идти. Пришлось присесть возле кафедры. Постепенно туман в глазах рассеялся, и он увидел, что первый ряд занимают учителя, а за столом стенографистки сидит весьма привлекательная девица — жаль только, что у нее некрасиво завиты волосы. Сидевшие в зале переговаривались между собой и с любопытством разглядывали Хунцзяня. «Не смейте краснеть!» — мысленно приказал он своим щекам и пожалел, что снял у входа темные очки: дымчатые стекла как бы скрывали то, что творится в душе, и придавали смелости. Директор Люй уже начал представлять его собравшимся. Фан сунул руку в карман, но вместо текста лекции ощутил пустоту. Он покрылся холодным потом. Все пропало! Как же его угораздило потерять такие важные записи! Ведь он ясно помнил, что перед уходом сунул их в карман. Он припомнил лишь несколько первых фраз, все остальное от страха вытекло из головы, как вода из решета. Сколько Фан ни старался собраться с мыслями, они не желали складываться в единую цепь и разлетались в разные стороны. Что-то смутно припоминалось, но тут же исчезало, как человек в густой толпе. Пока он мучился, директор с поклоном пригласил его начать лекцию, и в зале послышались аплодисменты. Поднявшись, он увидел, как в зал вбегает запыхавшийся Фэнъи. Решив, что лекция уже началась, он с горестным видом сел на свободное место. Тут Хунцзянь понял, что в чайной он по ошибке надел халат Фэнъи — ведь оба халата принадлежали брату и были одинаково сшиты из одного материала. Что ж, нужно как-нибудь выкручиваться.