В 13 часов транспорт «Армения» и танкер «Серго», подходившие к Одессе, атаковала авиация противника. Прикрывавшие их истребители помешали ей сбросить бомбы прицельно. Транспорты благополучно пришли в порт.
В момент когда мы обсуждали доклады командиров дивизий об атаках противника, Военному совету доложили, что в городе произошли вспышки мародерства, преступные элементы призывают горожан громить продовольственные магазины.
Военный совет срочно выделил в помощь комендатуре несколько взводов морской пехоты и дал им право расстреливать мародеров и погромщиков на месте преступления. Беспорядки в городе удалось пресечь. Военный совет образовал тройку из представителей военного трибунала и прокуратуры и дал ей полномочия судить задержанных и уличенных в мародерстве и погромах.
Был издан приказ по гарнизону о суровых мерах, которые будут применяться ко всем нарушающим порядок и вызывающим дезорганизацию жизни осажденного города.
К исходу дня положение на всем фронте было восстановлено. В полосе 2-й кавалерийской дивизии мы захватили 5 вражеских офицеров и 207 солдат, пулеметы, минометы, боеприпасы и снаряжение. Пленные подтвердили данные нашей разведки: на Одесский фронт прибыли свежая 18-я пехотная дивизия и три артиллерийских полка; дивизия имеет задачу: прорвать оборону.
Пленные солдаты говорили, что перед атакой офицеры объявили им: большевики уходят из Одессы и сопротивление будет слабым. Пленные офицеры подтвердили эти показания. Они действительно говорили солдатам, что русские уходят, но убедились, что их обманули самих, а уж они обманули солдат.
— Разве так бывает, — говорили пленные, — чтобы наступающий уходил или уходящий наступал? Если бы вы действительно уходили, то зачем бы сопротивлялись так, как это делали вы в районе Татарки?
Эти показания убеждали нас в правильности нашего решения: до конца оставаться на прежних рубежах.
Военный совет подвел итоги эвакуации за 10 суток. Было вывезено 52 000 человек, более 200 артиллерийских орудий — от 152– до 45-миллиметровых, 488 минометов, 3260 лошадей, более 1000 автомашин и тракторов, 16 самолетов, разное военное имущество и технический груз, в том числе более 18 000 тонн оборудования одесских заводов.
Оставалось эвакуировать около 45 000 человек, включая квалифицированных рабочих, специалистов, интеллигенцию, партийных и советских работников.
В телеграмме Военному совету флота мы сообщили обо всем этом и доложили, что обстановка все более усложняется: противник начал по всему фронту атаки крупными силами, создалась угроза его прорыва в Одессу. Мы повторили свое предложение, посланное 8 октября, но отклоненное Военным советом флота, хотя практически мы уже осуществляли его.
Доказывая, что сокращение фронта путем перехода с одного рубежа на другой неприемлемо и необходим одновременный отход с переднего края, где обороняются 30 000 человек, мы просили прислать нам в ночь на 16 октября дополнительно транспорты, выделить корабли для артиллерийского обеспечения отхода и авиацию.
В работе Военного совета 10 октября принимал участие генерал Хренов и поддержал нашу точку зрения. Вечером он отправлялся в Севастополь по вызову командования. Прощаясь с Аркадием Федоровичем, Жуков и я попросили его объяснить Военному совету флота наше положение и попытаться убедить в правильности нашего решения.
— Объясните им, пожалуйста, что мы будем твердо проводить его, — сказал Жуков и добавил: — Хорошо было бы, если бы кто-нибудь из них прибыл сюда.
Утром пришел ответ Военного совета флота. Из телеграммы мы поняли, что со сроком оставления Одессы Военный совет согласился, так как планирует подачу транспортов до 15 октября. В ней сообщалось также, что с 12 октября вся бомбардировочная авиация переключается на поддержку Одесского оборонительного района, а 14 октября будут выделены для прикрытия отхода и сопровождения крейсера «Красный Кавказ», «Червона Украина», эсминцы «Бодрый», «Смышленый», «Шаумян», «Незаможник» и малые корабли.
Но Военный совет флота по-прежнему требовал, чтобы мы отводили войска постепенно, оставив их на 16 октября столько, сколько предусмотрено нашим первоначальным планом.
Мы не могли понять этой настойчивости Военного совета флота и решили твердо проводить свой план внезапного отвода войск с переднего края с одновременной их эвакуацией, надеясь, что Хренов уговорит Октябрьского или Кулакова прибыть в Одессу и они на месте убедятся в правильности нашего решения.
В половине десятого враг возобновил наступление в полосе 95-й дивизии. Бой продолжался весь день, и к вечеру противник овладел Холодной балкой. Его попытка продвинуться дальше была пресечена огнем артиллерии дивизии, 411-й и 34-й береговых батарей базы.
Около полудня два вражеских батальона без артиллерийской подготовки колоннами пошли в атаку на хутора Болгарские. Наши подразделения подпустили их на близкое расстояние и отразили огнем.
В ночь на 12 октября противник, несмотря на бомбовые удары наших МБР-2 по всему его фронту, пытался выбить подразделения 95-й дивизии из Кабаченко. Дивизия отбила атаки. Воробьев твердо верил в своих бойцов и снова доложил Военному совету:
— Выстоим, только поддержите нас в трудную минуту огнем береговых батарей.
В полдень после двухчасовой артиллерийской подготовки более четырех батальонов противника атаковали наши позиции в Андреевой. К исходу дня, после ожесточенной рукопашной схватки, наши подразделения оставили Андрееву.
Контратаковать, чтобы отбить это селение, Военный совет не разрешил: нужно было беречь бойцов.
Враг трижды переходил в атаку против 2-й кавалерийской дивизии, но 1-я батарея и бронепоезд «За Родину» помогли отбить атаки.
Во второй половине дня наши Пе-2 бомбили вражеские войска в районе Одессы. Это немного охладило их пыл.
Мы с нетерпением ждали эсминец «Незаможник», на котором прибывали флагманский артиллерист флота капитан 1 ранга Рулль, его помощник капитан-лейтенант Сидельников и корректировочные группы эскадры для составления таблицы огня и увязки взаимодействия. Но вскоре получили сообщение, что из Севастополя отбыл в Одессу член Военного совета флота Кулаков.
Еще с причала я заметил на мостике входившего в порт малого охотника плечистого человека в реглане с трубкой во рту.
Обычно при встречах Кулаков вел себя шумно, сразу же находил слова, устраняющие официальность. На этот раз скупо ответил на приветствие, был хмур и необычно сдержан.
— А где Жуков? — буркнул он.
— Он просил извинения. Приехать не мог: Военный совет.
В машине Кулаков начал упрекать меня в недисциплинированности: телеграмма Рогову, невыполнение директивы Военного совета флота о порядке отхода частей с переднего края…
— Мы же требовали от вас, чтобы на последний день было оставлено то количество войск, которое предусмотрено вашим первоначальным планом. Вы должны понять, что никто вам не может предоставить в последний день такой тоннаж, который сразу поднимет тридцать тысяч человек и боевую технику.
— Николай Михайлович, — не вытерпел я, — по-вашему получается, что я главный виновник невыполнения директивы.
— Вы представляете флот, к вам и к Жукову — наши претензии.
— Что же, вы хотите, чтобы представители флота не думая соглашались со всем тем, что издано в Севастополе, хотя бы это противоречило истинному положению дел здесь? В правильности нашего решения, я надеюсь, вы еще сможете убедиться… И к тому же я не только представитель флота, но и представитель армии, поскольку членом Военного совета меня утвердил Государственный комитет обороны. Поэтому я несу ответственность за руководство обороной Одессы наравне со всеми товарищами.
Кулаков выслушал меня спокойно и вежливее, чем в начале нашего разговора, сказал:
— На нас-то, на флот, и возложено руководство обороной. И эвакуацией. Поэтому мы и требуем исполнения всех наших указаний и директив.