Женщина вся сияла, немножко в обиде, однако. «Думаю, пора отпустить его», — подумала она. Вначале она цеплялась за каждый миг, ломая ногти. Но теперь ослабела, как после операции, и хотела остаться одна в своих бинтах.
Взглянула еще раз на юношу, которого она, с таким усилием, оставляла нетронутым, — взглянула и покачала головой, как старуха. Ей хотелось составить вместе два стула, растянуться на них и уснуть. Она чувствовала себя еще расположенной к чему-нибудь на свете, и голос, вместе с кашлем, прозвучал глухо. Она была так благодарна юноше, который позволил ей, быть может, немного слишком поздно, — между поездом и отелем, еще не распаковав чемодана, — который позволил ей любоваться им, только любоваться…
А ведь она всегда стремилась, чтоб люди страдали, иначе из какой глуби начинать их мучить и в особенности из какой глуби прощать. Она теперь ничего не ждала от юноши и любовалась им рассеянно и добродушно; не хотела ничего у него похищать; полусонная, борясь с подступающими слезами и зевотой, думая, по привычке благосклонно, о том, как утешить «того, другого», кто остался в далеком городе тревожно ждать телеграммы, того, с кем будет разлучена неделю, — как это много и как мало!..
— Персей, — сказала она учтиво, обыгрывая с умным юмором то, что было нелепого и прелестного в этом классическом имени. — Персей, теперь я должна уходить, и вы тоже.
Юноша вздрогнул и улыбнулся сонно — еще мгновенье, и скудный свет зала позволит им вскочить и сделать медленный шаг к двери; еще немного — и они заснули бы под шум дождя, уронив голову на стол. Совсем очнувшись, он начал шарить у себя в карманах. Она не спеша достала из сумочки деньги и положила на скатерть. Персей пытался возразить, но, поскольку она смолчала, покорился. Обоим казалось естественным, чтоб платила она. В конце концов ведь покупщицей была она… «Это — самое меньшее, что может со мной случиться», — подумала она дремотно, без иронии.
Персей поставил чемодан в такси, она села. Устроившись, уже успокоенно, она поколебалась секунду и предложила подвезти его; он церемонно отказался, она тихонько и с облегчением вздохнула. Когда юноша захлопнул дверцу, женщина почувствовала легкий укол совести, увидев его, стоящего в свете фонаря, под дождем; такой высокий в своем свободном плаще, милый такой. «Очень милый, — подумала она. — Так легко найти в нем точку понимания… Смешные какие короткие эти волосы…»
Было какое-то угрызенье и более открытое дружеское чувство… и еще— неожиданность: ибо под фонарем, тощее, милое, было то же совершенное существо, какое она пощадила, то же «чудо».
И был еще некоторый долг, а вернее, привычка: что стоило понять его поверхностно, одарить слегка, не слишком!… Она приблизила лицо к стеклу, уже владея собой, с полупрофессиональной улыбкой, сразу стершей с ее лица признаки возраста:
— Бы студент…
— Нет, врач, — ответил он, нагнувшись к окошку и глядя на нее с подозрением.
— Я так и подумала… — Он тоже улыбнулся, внезапно заинтересованный. Она казалась сейчас другом, и это снимало опасность ее как женщины. Он снова улыбнулся и, сам не замечая, придержал ручку дверцы, мешая уходу машины. Опасный враг из бара исчез.
— Бы работаете, Персей?
— Работаю, определяюсь в здешнюю больницу.
— А, так вы больничный врач… — Они взглянули друг на друга. Она — с позиции пациентки, он — настороженно. — Знаете, Персей, я уверена, что вы хороший врач. — Он заглянул ей в глаза, недоверчиво. — Один из тех, кого люди зовут, даже когда здоровы, только чтоб увериться, что они во всех отношениях живые… — она задорно улыбнулась.
— Да, я стремлюсь к этому, — отвечал он, улыбаясь и ниже склонившись к окошку.
Кто знает, вдруг она… да нет же. Но кто знает?.. В конце концов, что она может? Глупость какая. Но она больше не была незнакомкой. В ней было то же выражение, какое было бы, наверно, у этого друга, ожидаемого без нетерпения…
Женщина в черном назвала адрес шоферу и сказала из глубины машины, откуда Персей не мог больше видеть ее лицо, умное и будоражащее, и уже тем же голосом, что в баре:
— Спасибо за все.
Машина тронулась. Он постоял еще на мостовой, глядя вслед.
Поскольку дождь припустил, он плотнее закутался в плащ и медленно зашагал по плитам пустынной мостовой. Наверно, он хороший врач, сказала она это с такой уверенностью. «Потому что есть вещи, которые видны сразу», — подумал он радостно.
Эти ли слова женщины внушили ему надежду, такую, что он чуть не задохнулся?