— Вот здесь стоял сейф. В этой нише. — Юра указал на приоткрытые створки стенного шкафа. Ниша была достаточно глубокой и совершенно пустой. — Видишь, Петрович, следы даже остались, как тащили.
Действительно, на паркетном полу, от того места, где были отпечатки ножек сейфа, четко были видны глубокие вмятины и царапины.
— Тяжеленный, видно, был, массивный, — сказал Орлов, рассматривая следы.
— Да, прокурорские говорят, что старый. Наверное, еще из Совмина Союза.
— А почему ключей нет? Запасные должны быть.
— Нет, комендант сказал, что дубликатов у него никогда и не было. Наверное, только у владельца сейфа. А он сейчас в СИЗО[27].
— А с чего вы решили, что это турки умыкнули сейф?
— А кто еще? Как охрану сняли, сюда сразу турецких рабочих пригнали. Они, больше некому!
— Ну и где теперь искать?! — Не то спросил, не то безнадежно сказал Орлов. — А «прокуратура» не будет заниматься этим?
— Нет, они сказали, что это наше дело. Они расследуют события и выясняют вину. А искать… придется нам. Петрович, надо доложить руководству.
— Филатову? — В голосе Орлова послышалось сомнение.
— Зачем, Петрович? Нашему министру, Голушко.
26 октября 1993 года, вторник, день
Москва. Лубянка
Здание министерства безопасности
Кабинет министра безопасности
Голушко принял Орлова сразу же, как будто ждал его прихода. Несмотря на то, что Андрей последний раз видел Николая Михайловича на брифинге в министерстве безопасности совсем недавно, Голушко по-прежнему выглядел крайне встревоженным и озабоченным, каким он был в первые дни после подавления «октябрьского мятежа».
Без лишних предисловий Орлов положил на стол перед министром записку, один из абзацев которой выглядел следующим образом:
«В ночь с 25 на 26 октября имел место факт исчезновения засыпного сейфа, подготовленного сотрудниками Генпрокуратуры к осмотру, местонахождение которого до настоящего времени не установлено».
Реакция министра озадачила Орлова. Всегда по доброму разговаривавший с Андреем, он буквально отбросил от себя докладную записку, как будто мог заразиться от нее страшной болезнью, затем неожиданно резко встал из-за стола и воскликнул:
— Не втягивай меня в это дело! Тебе поручено, ты и занимайся!
Орлов не знал, как реагировать на это, и уже собирался покинуть кабинет министра. Но тут Голушко неожиданно мягко сказал:
— Андрей, я не против того, чтобы ты занялся поиском пропавшего сейфа, но… согласуй это с… Генеральным прокурором. Пойми, тут столько всего, что… — Он не договорил фразу, а только махнул рукой.
— Но, Николай Михайлович, как я согласую с Генеральным прокурором? Наверное, вам легче это сделать!
— Нет, ты сам! Не прибедняйся. Тебя назначил Филатов возглавлять эту опергруппу, вот и решай все вопросы. Позвони Казаннику, объясни все. Он примет тебя и наверняка поддержит. Можешь сказать, что Голушко тоже поддерживает. Ясно? — Министр давал понять, что на этом разговор исчерпан.
26 октября 1993 года, вторник, день
Москва. Большая Дмитровка
Здание Генеральной прокуратуры
Кабинет Генерального прокурора
Казанник выглядел точно так, как представлял его Орлов по многочисленным телевизионным сюжетам — черноволосый, с небольшой округлой седеющей бородой, и усами, низко опускающимися по краям щек, с острым взглядом и специфическим говорком, заметно выделяющим его из массы высших должностных лиц.
Алексей Иванович был назначен Генеральным прокурором на следующий день после расстрела Белого дома в нарушение всяких конституционных процедур. Ельцин просто подписал указ о его назначении, сменив опального Степанкова[28], который сотрудничал с Верховным Советом. Впрочем, в то время этого никто даже и не заметил бы. Все, что происходило в сентябре — октябре девяносто третьего, не имело ничего общего ни с Конституцией, ни с законом.
Но Казанник стал широко известен не тогда, когда был назначен Генеральным прокурором, а задолго до того — когда на первом съезде народных депутатов СССР уступил свой мандат Борису Николаевичу, тем самым открыв Ельцину дорогу к власти. Казанник относился к наиболее радикальной группе демократов первой волны, входил в Межрегиональную депутатскую группу, после провала августовского путча 1991 года призывал устроить суд над КПСС по типу Нюрнбергского процесса, на котором судили главных нацистских преступников. Алексей Иванович во всем поддерживал президента Ельцина, в том числе в его намерении разогнать Верховный Совет, за что и получил высокий пост.