Канаутли пожал костистыми старыми плечами, словно говоря: «Тут уж ничего не поделаешь», — и заключил:
— А теперь, к счастью или на беду, Тенамакстли, благодаря усилиям твоего дяди и того мешикатль, тоже звавшегося Микстли, — мы снова примирились и воссоединились. Посмотрим, что из этого выйдет. А сейчас, дети, я устал от воспоминаний. Ступайте и дайте мне отдохнуть.
Мы пошли было прочь, но я замешкался, повернулся и спросил:
— Та женщина йаки — Г’нда Ке. Что с ней стало?
— Когда тлатокапили штурмовал те семь пещер, она была убита в числе первых. Но известно, что она совокуплялась с несколькими мужчинами из числа своих сторонников, так что не приходится сомневаться: в жилах многих семей мешикатль течёт её кровь. Возможно, как раз от неё они и унаследовали свою воинственность и кровожадность.
Остаётся только гадать, почему Канаутли в тот раз не сказал мне, что и в моих жилах тоже имеется самое меньшее капля крови той свирепой женщины йаки и что я как раз и могу служить живым, самым показательным в Ацтлане примером «семейной связи» ацтеков и мешикатль, поскольку мои родители являются представителями этих народов. Может быть, старик считал, что, открывать мне семейную тайну или нет, решать не ему, а моей матери.
Почему она предпочла молчать о моём происхождении, я так и не узнал. Во времена моего детства Ацтлан был невелик, все знали друг о друге всё, и, уж конечно, появление незаконнорождённого младенца не могло остаться в секрете. Будь моя мать простой женщиной из сословия масехуалтин, её ожидало бы строгое порицание, а возможно, и наказание, но Куикани, сестре тогдашнего тлатокапили, а впоследствии юй-текутли, вряд ли стоило опасаться сплетен и скандала. Однако мама держала меня в неведении относительно того, кем был мой отец, вплоть до того страшного дня, когда я впервые оказался в Мехико. Могу лишь предполагать, что, должно быть, все эти годы она надеялась, что тот Микстли когда-нибудь вернётся в Ацтлан и в её объятия, а вернувшись, порадуется тому, что у них есть сын.
Откровенно говоря, я сам не знаю даже почему, но ни в детстве, ни в отрочестве — никогда я не проявлял любопытства относительно своего отца. У Йайака и Амейатль отец имелся, но мать умерла. У меня была мать, но не было отца. Должно быть, я, по детскому разумению, рассудил, что иметь лишь одного из родителей дело обычное, а раз так, то о чём тут задумываться?
Порой тене, одобрительно присмотревшись ко мне, с материнской гордостью замечала: «Вижу, Тенамакстли, что ты вырастешь привлекательным юношей, таким же, как твой отец». Или же: «Подумать только, сынок, как ты вымахал, это в таком-то возрасте. Впрочем, чему тут удивляться: твой отец тоже был выше большинства других мужчин».
Я, однако, оставлял подобные комментарии без внимания: любящая мать всегда верит в то, что её птенец самый лучший и непременно вырастет орлом.
Конечно, если бы кто-нибудь когда-нибудь вдруг позволил себе насмешки или намёки, это могло бы побудить меня начать расспросы относительно отсутствующего отца. Но я жил во дворце, доводился племянником самому правителю Ацтлана и был сыном его родной сестры, а ни один наш соплеменник, будучи в здравом уме, не рискнул бы навлечь на себя неудовольствие Миксцина. Товарищи по играм или соседские дети никогда не дразнили меня, а с Йайаком и Амейатль мы жили в дружбе и согласии, скорее как единокровные братья и сестра, чем как двоюродные. Во всяком случае, так было до одного памятного дня.
4
Йайаку исполнилось тогда четырнадцать лет, а мне семь, я как раз получил новое имя и только что начал ходить в школу. К тому времени мы уже жили в роскошном новом дворце; каждый из нас, детей, имел свою спальню и по-детски ревниво оберегал эту собственную территорию. Поэтому естественно, что когда как-то вечером в мою комнату, незваный и без спросу, вошёл Йайак, это меня удивило. Случилось так, что в это время в здании, кроме нас с ним, никого не было, за исключением разве что ещё хлопотавших где-то на нижнем этаже слуг. Взрослые, Миксцин и Куикани, отправились на центральную площадь города посмотреть на то, как воспитанницы Дома Обучения Обычаям, в том числе и Амейатль, будут исполнять общий танец.
Ещё больше меня удивило то, что Йайак вошёл так тихо, что я узнал о его появлении лишь после того, как он запустил руку мне под накидку, словно бы взвешивая на ладони мой тепули и мои ололтин. Сначала я подпрыгнул от неожиданности, как если бы между ног мне забрался краб, а потом, обернувшись, уставился на Йайака в полнейшей растерянности и недоумении. Мало того, что он явился без спросу, так ещё и делает непонятно что.