На берегу остро пахнет дымом и морем. Нет только главного запаха, запаха рыбы. «Но ничего, — утешает себя Каант, — скоро пойдет рыба. Хотя может случиться и так, как было в прошлом году: ждали-ждали большого хода кеты, а его так и не было. План не выполнили, заработок был плохой».
Недалеко от палаток, ближе к воде, у длинного высокого навеса, толкаются люди, гудит натужно бульдозер, и мужчина, высокий, с большой седой головой, в потертом сереньком костюме, бегает, машет руками — командует. Это колхозный мастер по засолке рыбы Иван Филиппович. Правление назначило его старшим на рыбалке. Сюда он приехал недавно и вот уже достал где-то чаны, и строит свой колхозный микрозасолочный цех — на случай, если рыбы будет много и ее не успеют отправить на завод.
Каант посматривает на мастера, слышит его громкий, заглушающий даже рокот измученного бульдозера голос и думает: «Если Иван Филиппович приехал и стал строить засолочный цех — будет рыба. В прошлом году его не было и рыбы не было. Он рыбу чувствует, как олень важенку во время гона».
Шумит монотонно синее море, и белые барашки волн все бегут и бегут к берегу. «Чего они бегут? Давно бежали, теперь бегут, через месяц, через год тоже будут бежать». Каант задумчиво затягивается сигаретой.
Самое памятное, самое важное, что было в жизни Каанта, связано с морем и с нелегким трудом. На море, в дни путины, нет праздников. Путина — это тяжелая работа, но путина все-таки и праздник. Потому что зимой, когда занесет рыбалку снегом, море скует льдом, а тело сбросит усталость, — заноет душа, затоскует о синем просторе, о свисте сетей на ветру, о запахе травы, рыбы. Лето, путину вновь будешь ждать, как праздника.
Каант курит и думает о своей жизни. Когда нет настоящего дела, время кажется долгим и ненужным. Всегда было так. С далекого детства, когда его, четырехлетнего мальчонку, отец впервые взял на рыбалку, до сегодняшних дней, когда уже и его пятнадцатилетний сын вместе с рыбаками смотрит беспокойно на море, ожидание всегда изводило душу.
— Смотрите-ка, Собранияк! — показывая рукой на дорогу, говорит кто-то из рыбаков.
— Откуда он взялся?
— Ну, если Собранияк, так собрание будет.
Мужики бросают работу, встают на ноги, чтобы лучше рассмотреть пешехода.
— Идет-то как быстро! — восклицают. — Будто молодой!
— Вещей нет, налегке!
— Ко времени он, — подбоченясь, говорит повариха. — Каша сварилась.
Старик скрылся в лощине и через несколько минут опять появился.
Теперь хорошо видно его одежду — потертую, старую летнюю кухлянку и лицо, темное от загара и пыли.
Старик подошел к палаткам, устало сел на траву, его обступили рыбаки.
— Етти… Пришел? — спрашивают.
— Ии… — да! — отвечает старик и улыбается, губы у него бледные и сухие: устал.
— Объясни, откуда ты взялся?! — удивляется Каант и чешет затылок.
— Оттуда, — старик показывает пальцем вверх, с неба.
Рыбаки смеются, веселый Собранияк всегда шутит. Сам старик не смеется, еще не отдышался. Не унялся гул в ногах, и из тела не улетела усталость. Морщинистое, с вдавленным носом, плоское лицо его покрыто капельками пота.
— Не верите, а я, правда, с неба. Из поселка на вертолете пограничники привезли, иду от них, тут недалеко.
— Какомэй?! — удивляются все. — Как это они тебя взяли?
— Очень просто, говорю, на собрание нужно, а они: лезь, довезем. Хорошие ребята!
— Какое же собрание будет?
— Такое! Важное! — старик снимает малахай, гладит рукой редкие, седые, спутавшиеся влажные волосы и устало добавляет: — Завтра районный начальник приедет, все узнаете.
У засолочного цеха замолкает бульдозер. Подошло время обеда. Иван Филиппович, широко размахивая руками, идет по тропинке к палаткам.
— Что нового? — поздоровавшись со стариком, сразу спрашивает он.
— Ничего, собранияк было, — говорит дед, — завтра и здесь будет. Сам представитель из района приедет.
— Как же ты его опередил?
— Он на вездеходе поедет, а я вот на вертолете. Хорошие ребята помогли.
Иван Филиппович садится у костра и грустно говорит:
— Собрания теперь можно проводить, рыба еще не идет. — Он зевает сонно, прикрывая тяжелыми веками большие, выбеленные временем глаза, снимает резиновые сапоги, надевает чистые носки и тапочки, которые принесла ему повариха Анна.
— Ну что, будем обедать? — спрашивает Иван Филиппович у рыбаков.
— Можно! — отвечают ему вразнобой мужчины и медленно, один за другим, идут к столу, врытому в землю, на котором повариха уже успела поставить глубокие пластмассовые миски.