"Клянусь в вечной преданности тайному суду; клянусь защищать его от самого себя, от воды, солнца, луны и звезд, древесных листьев, всех живых существ, поддерживать его приговоры и способствовать приведению их в исполнение. Обещаю сверх того, что ни мучения, ни деньги, ни родители, ничто, созданное Богом, не сделает меня клятвопреступником. А если меня обвинят в предательстве, я согласен повиснуть на семь футов выше всех прочих злодеев"..
"Клянусь святыми узами, что с этого момента буду помогать, оберегать и хранить тайны святой фемы от жены и детей своих, от отца и матери, от сестры и брата, от огня и ветра, от всего, на что падает солнечный свет и проливается небесная влага, от всего между небом и землёй, а особенно от людей, знающих закон..."
Последний речевой оборот недурён, говорит себе Та-Циан. Профессионалы зачастую только портят дело.
В общем, солидная была контора и наделала большого шороху в Германии, страждущей под пятой Гогенштауфенов, - или, вернее, без оной пяты, потому что её императоры околачивались в более цивилизованных районах Европы. Под "шорохом" подразумеваем порядок. Конечно, через энное число поистине славных веков выродилась и из светоча стала жупелом, но какая мирская слава не проходит именно таким образом!
Иначе говоря, Таригат и без таких долгих рассуждений провела параллель между Германией и Динаном, где Братство Зеркала оформилось примерно в те же времена. Даже если учесть два этапа становления фем: древний и средневековый.
"Немцами была допущена одна ошибка, - сказала про себя Та-Циан. - Они не отвечали за свои действия так, как мои рисковые соотечественники: хотя и строго, но не прямо пропорционально своей силе и власти. Хотя Динан есть Динан, ему общий закон не писан, ибо в нём обитают люди какой-то иной породы, чем в других краях".
А Таригат тех не таких уж давних времён ждала чего угодно - и потому не готовилась ни к чему.
Разумеется, формального развода не последовало: как не было и сочетания браком, и - с некоторых пор - каких-либо сочетаний иного рода.
Идрис сказал однажды довольно обыденным тоном:
- Ты видела много прекрасного и поучительного, но единственное, на что стоит любоваться в Вард-ад-Дуньа, - танцы девушек перед Тергами. Это упущение. Собирайся и пойдём.
Ага, вот и оно.
- И как мне одеться? - спросила Таригат. Он пожал плечами:
- Так, чтобы казаться приятной для касаний. В остальном я мало что смыслю.
Какой вопрос - таков и совет.
"Отчего-то мне, мало склонной перебирать наряды, было важно такое. Нет, если припомнить, выглядеть хорошо я любила не меньше обыкновенных женщин. А делать из себя оружие, как в тот давний лэн-дарханский визит, умела даже больше. Ну конечно - в денди-даму, возмутившую ортодоксальных кавалеров, было сыграно тогда специально, хотя отчасти по наитию...
В общем, отыскала я у себя халат с широким вшитым поясом наподобие корсажа, который грудь не обрисовывал, однако чуть приподнимал, и к нему шаровары. Шёлк там был из тех, какие ни в Лэн, ни в остальной Динан, ни тем более в дальний экспорт не попадают: тончайший, но сколько ни режь и как ни крои - подрубать край не надо. И без того не сыплется, будто кожа или плёнка драгоценного металла. Цвет был соответствующий: чуть зеленоватый с тёплым переливом. Яблоко и лимон. Обула к платью низкие сапожки, накинула на голову скромную по виду вуаль - серебряных нитей там было меньше, чем седых в моём собственном золоте. Думала подобрать кольца, браслеты и ожерелье - но как-то смутно стало внутри, подумалось, буду чувствовать себя как в оковах. И, неладен час, Идриса острыми гранями поцарапаю".
Что дальше? Смута под диафрагмой, ей на удивление, продолжалась, образы толпились на изнанке глаз, путались. Вышли со двора, там уже толпился полузнакомый народ. Им с Барсом подвели жеребцов, уселись в седло, поехали. Кавалькада заняла пол-улицы, что вовсе не означало каких-то особых почестей: больше было похоже на паломничество или - да! - школьную экскурсию по достопримечательностям, потерянным в густой листве, набрякшей цветом.
"Странный образ вы поймаете, мои юные кавалеры, но пусть остаётся во имя вашей тревоги. Он значит, что листва от солнца окрасилась хлорофилловой кровью в более тёмный, тяжёлый цвет, на котором ясней выступили гроздья, кисти и свечи соцветий. Можете вообразить себе конский каштан, черёмуху и белую сирень - завядшие лепестки уже слегка побурели, ветер сдувал их вниз на мостовую, на конские и собачью спины. За нами с чего-то увязался Рахбим: так и трусил по мостовой стремя в стремя с Идрисом, подёргивая куцым хвостом и неровно обрубленными ушами. Кто-то явно желал так его облагородить, но по-настоящему благородный вид придавали псу глаза - серебристо-серые, точно у хаски, и необычайно умные".
За тайной, как принято у романтиков, следует или воспарить в облака - но там слишком холодно, - или спуститься под землю.
Источники описывают происходившее в этот день так, будто декорацией был знаменитый Шахматный Зал Тергов в Лэне. В известной мере это было правдой - но потолок копии находился почти на уровне земли, а статуи Рук Бога никогда не делали выше, чем в два человеческих роста. Вниз вела лестница - широкая, от стены до стены, с пологими ступенями и без перил. Отчего-то не было слышно обычного шума, только шелест дыхания и ткани, лёгкое поскрипывание подошв. Всех рассадили по низким сиденьям, образующим полукруг, - по сторонам каждого места были подлокотники и спинка, чудилось, будто тебя охватила чаша каменного цветка. Можно для наглядности представить себе ренессансные кресла, но эти были выгнуты более прихотливо. Помнится, Таригат мельком оценила ближайшее окружение: она могла бы легко вывернуться из нескольких пар рук, рвануть вверх по ступеням - и выбить плечом замок. Никакие физические, да и ментальные узы бы первое время не помешали. Она знала, что навыки остались при ней и даже приумножились. Только и те, по сторонам, тоже знали. Всё суета...
Но сразу началась музыка - тонкая вибрирующая нить повисла в воздухе, из ниш, искусно спрятанных за колоннами, выступили, неторопливо подвигаясь к центру, ожившие золотые статуэтки, будто подвешенные к нити. Танцовщицы с затейливо подвитыми волосами, в полупрозрачных, отблёскивающих стрекозиным крылом широких одеяниях - от подбородка до пят, босые ступни окрашены хной. Кружились, выгибались назад, возвращаясь, сплетались попарно и расходились вновь. Медленный, упорный ритм расцветал тихим узором мелодии. Взлетали маленькие ручки, тоже все покрытые узором, - за ними раскрывался сквозной веер платья, трепетал от мимолётных дуновений тепла и ритмичных ударов колдовской музыки, погружающей в сонное оцепенение, в кипение диких мыслей и образов, неподвластное разуму... "Муаллака, - вспомнилось ей тогда слово, - прославленные сборники стихов, знаменитая коптская церковь. Меня, всех нас тоже подвешивают, чтобы мы сделались им подобны".
В этот миг девочки разлетелись в стороны, замерли, в круг вошла новая танцорка, невесомая и призрачная, как моль. В том же ритме, чуть сонном, чуть завораживающем, она стала раскачиваться, слегка поводя плечами, будто и желая, и не желая высвободиться из пелён. Наконец, она расстегнула фибулу или порвала шнурок, одеяние скользнуло к ногам, тотчас было отброшено за пределы живого круга - и она предстала перед ними совершенно, абсолютно, полностью нагой.
...От слова "совершенство". От слова "абсолют". От слова "полнота". Та-Циан поймала себя на том, что повторяет чужие, слегка напыщенные речи одного британца, который видел подобное в Лэне четыре столетия назад.
"Это было неописуемо, как мои здешние сны. Белая прямая фигура - веретено, которое наматывает на себя низменные страсти. Ото всех нас, изо всех углов и закоулков тянулись к ней нити, скручивались в сеть, в паутину, в кокон. Жаркая тьма гнела нас, вдавливала в землю и камень, пережигала дыхание. Впереди меня произошло некое движение: моя ли возлюбленная спрятала лицо в ладони? Побратим ли, нечувствительный к картинам, но тонко ощущающий ритм, флюиды, тяжесть похоти, сплёл пальцы на колене? Танцовщица, казалось, и сама изнемогала от устрёмленных к ней токов, двигаясь всё неохотней, всё более обречённо пригибаясь к плитам пола. Но вдруг будто лопнули все скрепы, распались земные узы. Она резко и четко выпрямилась, и её сияющая плоть показалась мне стрелой на небесной тетиве, столбом света, уходящим в купол. Начался новый танец, вольный и в то же время целомудренный, танец освобождения и разрешения от тягот, танец - Франки? Побратима? Мой?"