- Госпожа, - неторопливо сказал Рене, - прежде чем ответить, мы имеем право сначала задать вопрос?
Она кивнула. ("Да не церемоньтесь же так, чудики!")
- Вот вы произвели на свет Сидну. И... извините покорно... ушёл ваш побратим. А позже возлюбленный. И каждый раз вы упоминали, что некто убрал то, что вытекло.
- Не одну кровь, а и плаценту, - добавил зачем-то Дезире.
- Вы это сказали нарочно, госпожа?
"О-о. А ведь это парочка меня удивила. Переняли мою тактику внезапности".
- Да. Но я, признаться, думала насчёт себя самой. Беспамятство, самогипноз или подобное.
- Полагаете, что вы скрытый вампир? Ну, это у вас головное, - с неким даже равнодушием ответил Рене. - Это ведь мы были.
"Предсказуемая неожиданность. Я ведь видела Рахима в собачьем образе и то, как он подкреплял в себе человеческий".
- Тем более, что это были вы. Пелесит отделяясь от кровососа, тем самым неоспоримо свидетельствует о вампирической природе последнего, - Та-Циан словно цитировала несуществующий учебник по вампирологии.
- Мы, - терпеливо повторил Рене. - Не "он". Нас двое. А в честь малайских слуг-паразитов поименовали нас вы сами.
- Когда один из нас рождается, он слеп и жаден, как вообще все младенцы, - добавил Дезире. - И тянется к тому, что рядом. Но, надеюсь, не нападает на живое. Плацента - самый лучший корм, потому что содержит информацию. То же скажу и про чувствительное серое вещество.
- И мудрое сердце, - прибавил Рене.
Такая вот перекличка.
- А тогда - кто же вы? - Та-Циан повернулась к Рене.
- Наверное, оборотни, - он слегка улыбнулся. - В той части, в какой не подобны прямоходящим. Но отчасти мы и народ сумерек. Мы никогда не задумывались над ярлыками. Правда, питаться от животных нам с Дези было отвратно: обострялось такое чувство, будто мы появились на свет их защищать.
- К тому же хомо вульгарис куда противней любого скота, - чуть жеманно пояснил Дезире. - Так что не вздыхайте о том, как нам было трудно жить и далее в том же роде.
Перекличка её позабавила, тем более что по ходу многое как бы раскрывалось само.
- Наверное, при вас обоих мне не стоит утверждать, что я человек, - сказала она.
- Хотите афоризм? - предложил Рене. - В пару тому, что был выбит на вашей кархе-гран. "Жизнь вампира бесценна, оборотня - стоит очень много, человека - ни гроша, ибо он неизбежно и однозначно смертен".
- Сам человек сказал бы, что именно в силу хрупкости его существование стоит превыше всего на свете, - усмехнулась Та-Циан. - Скажете, не так? Выкладывайте аргументы. Кстати, сам термин "носферату", имеет в виду, что они не живут.
- Жизнь - обмен веществ, - с умным видом пояснил Рене. - Мы обмениваемся - разве мы не растём? Не берём от пищи вид и форму и не укрепляемся в них день ото дня?
- То есть паразитируете. Пиявки на теле человечества, как говаривал Ким Ньюманыч. - Женщине стало смешно от своего остроумия, но она сдержалась.
- Не вампиры - паразиты на человеке, а человек - прихлебатель Вселенной, - с необычной для себя жёсткостью ответил Рене. - Если бы он не тянул одеяло на себя, вампирам было бы чем пропитаться от самой природы. Да и от самого хомо они, по-хорошему, берут не кровь и не плоть. Но вдохновение, талант, страсть - и лишь в последнюю очередь чистую информацию. Причём этих чувств от людей не убывает, если они настоящие. Да и сами люди...
- Вампир - перверт. Человек - застывшая форма перверта, - хихикнул Дезире, явно выкаблучиваясь под ницшеанца. - Красота вампира в том, что это по сути тип человека, очищенный от наслоений. Только условия ему попались немного не те, что надо.
И продолжил как бы вовсе не своим голосом:
- Быть человеком, каким он себя помыслил, - невеликая доблесть. Упорствовать в этом, настаивать, отвергая непривычные формы и модели социального поведения - идиотство и безнравственность. Все мы в юности читали впечатляющие, умные, добрые книги о том, что человек должен оставаться таким как он есть даже на пороге смерти. Не соблазняться образами зверя, вампира, дракона... Слова о том, что лишь человек - творение Божие, хорошая отмазка для того, чтобы не изменяться.
Но парадокс в том, что по-настоящему человек достоин своего имени лишь когда превосходит самого себя.
- Кавычки поставь, - заметила Та-Циан. - Хоть руками. Это ведь цитата, к тому же позапрошлогодняя. Плюс основательно переработанный Заратустра. А вот тебе относительно свежее:
- "Человек - кичливая песчинка на просторах Космоса. А мнит себя великаном. Оттого ему необходим домашний божок под стать. Фатально обособленный от природы. Такой, чтобы утверждал хомо в его напыщенном ничтожестве". Нравится?
Умная оказалась дама. Та-Циан не обещала почти-тёзке уютной старости, скорее наоборот: до конца своих дней лепить глину да месить тину, как говорят в трёх лесных деревнях. И слегка (совсем слегка, для проформы) изображать внезапно постаревшую Тати.
(- Может быть, я даже не буду проситься в ваши города, - ответила Татьяна Афанасьевна. - Имею в виду жить. На экскурсию - это да, это можно. Подивиться дивам. Для меня главное знаете что? Умереть с достоинством. В Рутении ведь не позволят. Обставляют смерть громоздкими церемониями, словно в неё не верят. Вечная жизнь и рай под памятником из искусственного мрамора. Эвтаназию конкретно запретили - во времена моей молодости хотя бы только не разрешали. Выдумали хорошее логическое объяснение запрету: жизнь священна и нам не принадлежит. До того привлекательно - хоть прямо на месте удавись. Но привлекательное не всегда бывает правильным, верно?
- Полагаю, что так и есть. Далеко не всегда, - согласилась Та-Циан.
- Эх, тёзка. Жизнь сама по себе довольно скверная штуковина, особенно в поздней дряхлости. Ложная, грязная и преступная - ибо входить в неё мучительно и уходить не менее. А медики ко всему прочему предлагают весьма неприятные вещи, чтобы она длилась.
- Единственное, что хорошо в жизни: она кончается, - поддакнула её собеседница. - Великий Фридрих говорил, что именно поэтому можно радоваться ей с лёгкой душой - или наподобие этого.
- Не совсем верно - но ведь вы нарочно преувеличиваете? Для смеха? Я бы сформулировала: жизнь ценна тем и потому, что в ней есть смерть. Если чётко знаешь, что она кончится, - и можешь, иншалла, положиться на способ.
Та-Циан тогда подумала:
"Я-то положиться могу не очень. Абсурдно устраивать свои обстоятельства в стране, где нет ни эвтаназии, ни, на худой конец, смертных приговоров. Хотя в абсурде всегда есть нечто".)
- Но всё-таки, - завершила она беседу с питомцами, которая грозилась отгрести неведомо куда, - откуда такие уничижительные эпитеты по отношению к публичным святыням?
- Откуда, спрашиваете вы? Да разве ж правильные роды, жизнь в согласии с широким миром и правильная, без кривизны, смерть не должны свидетельствовать сами по себе? Иезуиты в Америке удивлялись, как это у местных женщин получается: родят и тут же идут в ближней речке обмываться. Своими ногами. А их подопечные испанки едва не помирают каждыми родами.
- Теперь мы можем объясниться, - прервал Рене затянувшиеся размышления. - Вернее, навести вас на объяснение. Каждый из нас родился дважды: когда нашему предшественнику грозила опасность, являлся на свет сосуд для души: эфирный или туманный, но похожий на человека. Когда человек-донор умирал, плотная материя перетекала в мир испытания и одухотворялась. А теперь задайте нам единственно необходимый вопрос.
Та-Циан помедлила. "Ну что, делаем ещё один шажок к бездне?".
- Кроме предчувствия гибели, нужно было что-то ещё. Связь... Нет. Пожалуй, так: возлежание с женщиной.
- Да, - кивнул Дезире. - Но не со всякой. Именно этот пасьянс мы сейчас сложили, только одной-двух карт не хватает, чтобы вполне сошлось.
"Каков каламбур... Да знаем все трое и карту-джокера, и заветное слово, - подумала женщина. - Только рассудок боится признать. Не одним вампирам страшно оказаться лицом к лицу с зеркалом, даже если это зеркало им льстит. Обтанцовываем конечную истину, как три кота - чаплашку с молочными скопами".