Когда подходили, дубовая дверь с наложенной поверху узорчатой кованой решеткой распахнулась. Вышел Толик, узбек, числившийся у Тараса кем-то вроде управляющего. Федорову было известно, что по паспорту он Тахир, но Толик привычнее. Следом за Толиком неожиданно вышла Клавдия Степановна, местная старушка, в клеенчатом пальто и длинной шерстяной юбке, из-под которой массивными утюгами торчали галоши. Увидев участкового, даже подпрыгнула от неожиданности.
— Здравствуй, Володя, — прошелестела испу-ганно.
Тетя Клава значилась в деревне колдуньей. Ну, то есть колдуньей она стала после развала СССР, раньше наоборот — работала в райкоме. Но никого это не смущало. Старшее поколение рассказывало, что бабка ее тоже в свое время по колдовской части значилась. Федоров относился с пониманием: чем еще бывшей партийной работнице на жизнь заработать? Тем более что вид она имела подходящий: маленькая, сгорбленная, с длинным носом — вылитая Баба-яга из мультфильма «Ну, погоди». Голос у нее был тихий, но пронзительно-шипящий. Федоров уже хотел поинтересоваться, что она тут делает, но не успел.
— Ну как? — требовательно спросил Тарас.
— Все сделала, все решила, — затараторила колдунья. — Окна до завтрашнего утра не расшторивай, понял? И вот это не снимай.
Оттопыренный кривой палец угрожающе ткнул вверх. Ручка у старушки была маленькая, сморщенная и худая до синевы — не рука, а куриная лапа. Федоров поднял глаза: к чугунным завиткам светильника был привязан пучок высохшей травы.
— Понял, — серьезно сказал Хунько. — Толик, проводи.
— Хорошо! — по-восточному певуче растягивая гласные, кивнул Толик.
— И вот это чтобы быстро смыл! — Тарас обличающим жестом указал на следы колес. — Понял?
— Сейчас сделаем, хозяин, — засуетился узбек.
— Вот то-то! Пошли.
— Володя, — окликнула тетя Клава.
— Чего? — Федоров изумленно обернулся.
— Ты не зайдешь ко мне?
— Зачем это, тетя Клава? Погадаешь?
— Разговор… Ладно, сама как-нибудь зайду.
— Ну давай, — пожал плечами участковый.
Широкий холл с вешалками по обеим сторонам двери. Арка с двустворчатой стеклянной дверью. За ней гостиная. Стены обшиты состаренным деревом, толстые балки под потолком. Огромный, в полстены, камин. По бокам высокие окна, наглухо закрытые плотными шторами. Стойка бара с крутящимися стульями, частокол бутылок на полках. Помещение вполне сгодилось бы на роль небольшого салуна для съемок вестерна.
— Чего у тебя тетя Клава делала? — поинтересовался Федоров, заметив над окном, на карнизе, пучок травы.
— На удачу заговаривала.
— Веришь в это?
— А мне один хрен. Лишним не будет. — Хунько, обогнув стойку, занял место бармена. — Чего налить, капитан?
— Виски, — заявил Федоров, оседлав стул, похожий на вбитый в пол гвоздь.
— Одобряю!
Тарас достал из-под стойки пару массивных граненых бокалов, прихватил со стены нарядную бутылку. Плеснул. Чокнулись, выпили. Хоть и бокалы американские, и виски вместо водки, а пьем залпом, отметил Федоров. Хунько облизнул губы и стал еще больше похож на Джабу Хатта.
— О чем говорить хотел? — хриплым после алкоголя голосом спросил он.
— Отец Андрей, настоятель наш, руку где-то сломал. Слышал?
— Откуда? — поднял брови Хунько.
— Деревня. Слухи быстро разносятся.
— Я слухи не собираю.
— А я вот прислушиваюсь. Говорят, видели его вчера с двумя бугаями. Не из местных. Говорят, очень на твоих ребят похожи.
— Вранье, Владимир Николаич. Опять Черемезовы, небось, наябедничали. Покою мне от них нету, все жалуются и жалуются. Завидуют, шакалы гнилые.
— Черемезовы тут ни при чем. И без них глаз достаточно. Хочу с твоими охранниками поговорить.
— О чем? — Хунько снова плеснул в бокалы. — Что ты им скажешь? Не ломал ли кто из вас руку местному священнику? Надеешься, кто-то расколется?
Федоров взял тяжелый стакан — стекло на дне в пару сантиметров толщиной, — поболтал виски. Выпил, не чокаясь.
— Я ведь найду, — не глядя на Тараса, тихо заявил он.
— Сомневаюсь.
Хунько лихо вбросил виски в открытый рот, сморщился, потряс головой, вытер губы рукавом.
— Не нравится мне этот отец Андрей. Мутный он какой-то. У меня, признаться, были подозрения, что это он икону слямзил.
— И людей завалил?
— Кто их там разберет, бородатых, на что они способны. Я не знаю, кто с ним поработал. Но это больше не повторится.
— А ты кто такой, чтобы решать, с кем «работать», а с кем нет? — Федоров в упор посмотрел на Тараса.
— Я свои границы вижу, капитан. — Хунько придвинул ногой стул, уселся напротив. — И за них не выступаю. Но и ты не наглей. Я тут половину алкашей халтурой обеспечиваю. Одних налогов на пол-лимона в год плачу. Это моя деревня. Я не меньше тебя в порядке заинтересован.