— Ты все еще в Метрострое? — не то спросил, не то уточнил Иваныч.
— На пенсии…
— Охо-хо… Помнишь, как яблоки у меня воровал? — сверкнул стальным зубом дед.
— Дядя Федя, по делу давай.
И снова будто подзатыльник старику влепили — и улыбка исчезла, и глаза потускнели…
— Посадить меня хотят, Юрка! — помявшись, выпалил дед и отчаянно затянулся.
— Не посадят! — твердо заявил Юрий Григорич.
— С чегой-то?
— Ну а сколько тебе стукнуло?
— С двадцатого я. Сам считай.
— Восемьдесят… Не посадят.
— С них станется. Да и не это важно. Внук у меня, так? Я что им, чикатила какая? Таскают туда-сюда — участковый, следователь. Я их взорву, к собакам — у меня мина противотанковая…
— Да что ты сделал-то?
— Ничего. Я тут сторож, в церкви то есть нашей. Ну как… не то чтобы сторож. Я тут рядом живу, потому отец Андрей обратился, попросил приглядывать, если уж бессонница… Ну, и доплачивает он мне за это. Или там продуктов… Поэтому и ходил той ночью. Потому что проверять надо. Такая обязанность у меня, понимаешь?
— Давай-ка по порядку, дед. — Юрий Григорич достал новую сигарету, прикурил.
— В дом пошли, — попросил Иваныч.
— На свежем воздухе оно лучше будет. У тебя тут язык резвей ворочается.
— Я как увидел, что они мертвые…
— По порядку, дядя Федя, по порядку, — напомнил Юрий Григорич.
— Хорошо. — Иваныч подобрался, тоже засмолил новую беломорину. — Икона у нас в церкви. Бабка твоя Ульяна лет пять тому, перед самой смертью, отдала. Помнишь? Ну вот. Тут выяснилось, что имеет она большую ценность. Три дня назад комиссия приезжает, так? Два мордоворота из ихних, в рясах. И два не из ихних, тоже мордовороты — охрана, значит. В сторожке заночевали. Утром мертвые. Я их нашел. Я, получается, и убил.
— Те, которые приехали забирать?
— Ну!
— Почему ночью приехали?
— Они днем еще объявились. Пошли сначала в храм, потом икону взяли — в сторожку. Потом еще что-то… Отец Андрей им и говорит: оставайтесь, мол, до утра. Чего вам на ночь в Москву? Ну, остались.
— А ты сторожил?
— Я ночью два раза выходил. У них там «Мерседес». Большой, черный. Мало ли что? Наши выпивохи гвоздями неприличные слова нацарапают. Они, наши-то, икону отдавать не одобряли. Да и я тоже считаю, что…
— Ты не отвлекайся.
— Ну да. Те, специалисты, они спать легли. А охрана чаю попросила. Я им самовар принес. Ну и вот… Второй раз пошел обход делать. Смотрю, у этих в сторожке свет горит. Думаю, надо зайти, может, что еще надо? Вокруг церкви обошел… Вбегаю к этим — а они уже и мертвые. На полу лежат. Я к отцу Андрею. Он к Федорову. Это участковый наш. Ну, Вовка — ты его знаешь…
— И поэтому они решили, что ты убил?
— Они бестолковые там все, понимаешь? Что наш Вовка, что следователь из Калуги. Им лишь бы на кого это повесить. Весной еще на столбе у церкви видеокамеру поставили. Записывает, что там происходит, круглые сутки. И на записи никого, кроме меня, нету, понимаешь? Там все мертвые, в сторожке, икона пропала — а никто, кроме меня, не входил, не выходил.
— Померли отчего?
— Угорели, говорят…
— Печку, что ли, топили?
— Так холодно по ночам-то уже. Топили, должно.
— И дымоход неисправен?
— Нормальный дымоход. Я как вбежал, так и не заметил ничего такого.
— Угарный газ без запаха.
— Нормально дышалось там, Юрка.
— Времени сколько было?
— Часа четыре…
— И что ты делал там в четыре часа ночи?
— Ну это, обход делал.
— Ты каждую ночь обход делаешь?
— Говорю же, потому что «Мерседес» у них, черный…
— Церковь вокруг обошел?
— Ну. Потом к этим, кто за иконой приехал.
— А теперь давай правду.
— Чего? — Иваныч изумленно задрал голову.
— Правду.
— Об чем?
— Зачем к сторожке побежал? — быстро спросил Юрий Григорич.
— Почему побежал? — спохватился Иваныч.
— Сам так сказал.
— Не так выразился. Пошел, имелось в виду.
— Зачем?
— Спросить, мож надо чего?
— И…
— Вошел, а они мертвые…
— Зачем людей убил?
— Юрка, ты чего? — Старик горестно всплеснул руками.
— Тогда не ври.
— Дык я же и говорю…
— Иваныч, ты, откуда бы ни шел, так или иначе мимо окна сторожки не проскочишь. Ты обязательно бы заглянул. И увидел бы, что они мертвые, еще с улицы.
— Я в окно не заглядывал. — Дед порылся в кармане телогрейки и достал еще одну папиросу.
— А должен был заглянуть. И постучать. Вдруг спят? Нет?
— Нет, — отвернулся Иваныч.
— Давай, давай, рассказывай.