-- Олька тебе передала длинный привета, -- и он показал, какой длинный привет передала его жена.
Полудворянин пропустил эти слова мимо ушей.
-- Будет бодягу разводить, -- сказал он. -- Выкладывай, что у тебя...
-- Шурка, -- обратился к нему кореец. -- Шуба просит тюлень...
-- Откуда он взялся?
-- С парохода. Сан-Ван привел...
Сан-Ван, то есть Александр Иванович, был сторож Северо-Курильского банка.
-- Сколько заплатит?
Кореец показал сумму на пальцах.
Полудворянин посмотрел на календарь: был конец сентября -- как раз день получки на рыбокомбинате. Ему все равно надо было ехать на рыбокомбинат за пенсией. Выходило, что кореец приехал вовремя. Но приезд его был необычный -- кореец хотел впутать его в грязную историю. Это была уже не первая попытка с его стороны, и обычно Полудворянин отвергал их, но на этот раз все-таки поддался на авантюру -- ему позарез нужны были деньги. Он собирался в большое морское плаванье и строил для этой цели лодку, а его друзья -старший инспектор рыбохраны и поселковый уполномоченный милиции -- были только мастера подбрасывать идеи, а денег от них не жди. А ему нужны были деньги, много денег: на двигатель, на обшивку, на дорожные припасы. Одной пенсией тут не обойдешься...
Полудворянин натянул поверх толстого свитера меховую куртку из оленьей кожи и пошел в сарай, чтоб взять дрыгалки.
В сарае лежала его лодка, вернее, ее каркас -- гладкий, из мореной аянской ели, такой крепкой, что аршинный медный костыль входил с трудом. Полудворянин любовно провел ладонью по подкильным брусьям. Он представил, какой красавицей станет его лодка, когда он обошьет досками корпус -круглый, как яйцо, нигде не приложить линейки, -- и покроет тонким нержавеющим железом, и выстелит плотной фанерой изнутри, когда навесит руль, поставит мачту с парусом из розового полотна... Полудворянин с сожалением вышел из сарая, оставив дверь незакрытой, погасил по дороге костер и отнес селедку в дом -- она уже достаточно прокоптилась. В доме он зажег лампу и повесил ее перед окном -- он всегда зажигал свет, когда уходил в море; снял с гвоздя зеленый пограничный плащ и фуражку. Печь была горячая, и Полудворянин плотно затворил окно, чтобы в комнату не надуло. Он подумал, как будет приятно вернуться после плаванья в эту теплую комнату, и у него сразу посветлело на душе.
Они перешли разрытый огород, путаясь ногами в картофельной ботве, и стали спускаться в распадок. Воздух был холодный и ясный, и солнце красиво освещало зеленые пологие склоны распадка и поток, широко разлившийся посредине. Они видели озеро, которое смутно голубело через долину у верхней границы леса, -- до него уже не долетал солнечный свет, -- и силуэты аянских елей на берегу, а еще выше -- стадо диких коз, которое цепочкой спускалось к водопою по голому склону. Распадок был покрыт кедровым стлаником, он рос прижатый ветром к земле, а понизу так переплетался корнями, что некуда было поставить ногу. Везде на кустах виднелись клочья линялой медвежьей шерсти. Внизу их оглушил шум потока. Они переходили его, широко разводя ноги на скользких валунах, чтоб не упасть, вода была такой холодной, что это чувствовалось даже сквозь резиновые сапоги, и там, где ступала нога, образовывалась пенная воронка, а дно искаженно отражалось в бегущей воде. Полудворянин нагнулся напиться и увидел, как рыбина тенью мотнулась вверх по ручью и стала на струе в пяти шагах от него: "каменка" -- красно-пятнистая форель, а потом по воде замелькали большие тени, он поднял голову и увидел морских уток, которые низко летели над потоком. Это были крохали -длинноклювые, с белыми пятнами по серому перу, и гаги, белобокие утки. Они были жирные, только отлиняли, крылья казались очень маленькими по сравнению с туловищем, и летели они, неуклюже перевешиваясь корпусом назад; среди них было несколько топорков... "Поздновато стаиваются топорки, -- подумал Полудворянин, -- видно, засиделись в этом году на яйцах..." Утки непрерывно летели над потоком к морю, и было видно, как они, раскрыв крылья, садились на воду за полосой наката -- внизу, по правую сторону от них.
На море был полный отлив, и волны беспорядочно вздувались далеко за береговой чертой. Полудворянин видел по волне, что скоро пойдет сильная зыбь, потому что уже задувал горняк -- сильный северо-восточный ветер. По всему берегу белели громадные остовы китов, полузасыпанные песком. Здесь было "китовое кладбище" -- облюбованное этими зверями место на земле, куда они выбрасываются перед смертью. Может быть, это была легенда, что киты выбрасываются, скорее всего, они просто не успевали до отлива уйти в море и тем самым губили себя. Полудворянин как-то видел кита на мели, он был еще живой и все пытался перевернуться на бок, но не смог этого сделать и задохнулся, раздавив собственной тяжестью грудную клетку. Наверное, это была ерунда, насчет "китового кладбища", но во всяком случае остовов было очень много.
Лодка корейца лежала на борту -- перо руля ушло глубоко в песок. Они поставили ее на ровный киль, развернули, ухватившись за фалинь, и столкнули в воду. Полудворянин сел за руль и повел лодку к тюленьему лежбищу, которое находилось по ту сторону острова. Уже смеркалось, когда они подошли к месту. Прямо перед ними поднималась гранитная стена длиной с версту, вода в тени казалась черной, как деготь, лодку сильно качало, она ударялась днищем о камни. Полудворянин снял руль и положил его в лодку, чтоб его не поломало на камнях. Отталкиваясь шестами, они подошли к берегу и в темноте чуть было не наехали на затонувший лихтер -- он лежал на дне, наполовину занесенный песком и галькой, только мачты виднелись над водой. Они приткнули лодку у скалы и стали обходить ее, направляясь к лежбищу. Скала была продырявлена птичьими норами, в тишине было слышно, как птицы стучали клювами в гнездах, а потом скала осталась позади, сразу посветлело. Они увидели огромное котиковое лежбище, пустые дощатые бараки, в которых во время промысла жили сезонные рабочие, и туннели, через которые рабочие пробегали с дубинами на лежбище. Возле бараков стоял щит общества охраны природы, сообщавший, что лежбище охраняется законом. Пароходам не разрешалось подавать сигналы на расстоянии в две мили отсюда, над лежкой было запрещено летать самолетам -среди зверей мог возникнуть такой переполох, что они передавили б друг друга. На лежбище было, наверное, несколько тысяч голов зверя. Ближе к воде лежали сивучи, чуть повыше -- морские котики; холостяки занимали верхнюю часть лежки. Самки лежали вместе с детенышами, секачи возвышались над ними. Они ревели, мотая головами из стороны в сторону. Один секач, сивуч, отрыгивал камни с человеческую голову величиной -- сивучи глотают их, чтоб они перетирали им еду в желудке. Гаремы уже распадались, но секачи еще были ревнивы и драки из-за самок возникали то здесь, то там. Они видели, как разгневанный секач схватил зубами вторгшегося на гаремную площадь холостяка весом в полтонны и отбросил его метров на десять в сторону. У одной самки происходили родовые схватки: она часто изгибалась и ложилась на спину и вдруг легла на грудь, оперлась на передние ласты и высоко подняла заднюю часть тела... Потом она обернулась к новорожденному, разорвала зубами плаценту и сбросила с него остатки родовой оболочки. Детеныш лежал без движения, и мать приводила его в чувство, осторожно ударяя нижней челюстью... Животные, казалось, не обращали на них внимания, но Полудворянин знал, что лучше не маячить у секачей перед глазами.