Он не отключал телефон, даже когда его жена улетала туда, где разница во времени не позволяла ей звонить, когда вздумается. И про совместный номер врал – потому что никогда не позволял себе расслабиться настолько, чтобы нас могли заподозрить в интрижке. «Моя секретарша», «Моя личная помощница», «Моя коллега» – так меня знали те его знакомые, которые видели нас в ресторанах. Никаких объятий и прикосновений, пока не закрывалась дверь, будь то кладовки, уборной или моей квартиры. Только там он был готов сбросить шкуру праведника и подмять под себя мое тело вместе со всеми принципами и чувствами.
- Нет.
- Чего ты хочешь? Довести меня? – Пальцы, секунду назад ласкавшие, сжались.
- Я хочу, чтобы ты сделал свою жену беременной, вставил на место мозги и зажил счастливой, полноценной, семейной жизнью. Хватит разрушать все вокруг. Мир не поле для твоих личных экспериментов.
Он рассмеялся, припадая мне на плечо, но когда удушливый хрип прошел, прикусил кожу прямо через блузку. Я рванулась, только держал он всегда крепко.
- Сказал же: все будет хорошо. Что еще тебе нужно?
- Оставь меня в покое.
- Даже так?
Одной рукой он дернул юбку вверх, на ощупь пробираясь по синякам, как по протоптанной заранее дорожке. Он всегда знал, куда нажать, чтобы исправить любую мою попытку иметь собственное мнение. Только боль на этот раз была сильнее, чем страсть, чтобы я могла потонуть в возбуждении, прощая за вытертые о душу ноги.
- Нет.
- Я люблю тебя.
- Нет. Оставь меня в покое.
- Сука! – Не разжимая рук, он тряхнул меня, еще сильнее вдавливая в один из копировальных аппаратов. Слишком высоко, чтобы повалить плашмя, как на стол, на котором он тоже любил брать меня, как любую из принадлежащих ему вещей. Зато достаточно, чтобы приглушить мысли очередной пыткой.
Но я справилась:
- Нет, Марк. Все кончено, просто смирись.
Внезапно он ослаб, опускаясь на меня, словно на разобранную постель. Его влажные волосы почти приятно провели по разгоряченному, искусанному плечу, но тяжесть рук и ног была мне не посильна. Дыхание на груди все еще оставляло рваный узор, однако из ожесточенного превратилось просто в усталое.
- Мне жаль, но ничего не получится. – Я погладила его по затылку, как маленького, а сама едва удерживалась, чтобы не упасть. – Правда, жаль.
Прежде чем навсегда выйти из душной темной комнаты, из порочного круга когда-то начавшихся как приятное приключение отношений, я глубоко вдохнула и выдохнула. Там, впереди, меня ждала пустота, и только я могла решить, была она бездной или же просто новым листом, на котором мне нужно написать свое имя. Как это сделать? Чем? Этого я пока себе не представляла, только одно знала наверняка – Марку Леонову там места нет. Теперь, когда его красивое лицо было от меня скрыто, я могла не дорисовывать его образ до идеального. Позади меня оставался душный, несчастный, уродливый человек, и я как можно скорее хотела глотнуть воздуха, к которому бы не примешивался его аромат.
Новой жизни исполнился всего один шаг, когда Марк пошел на попятную и потянул за цепь, чтобы вернуть меня к ноге.
- Куда? Я тебя пока не отпускал.
Неожиданно стена сменилась потолком, и я почувствовала, как опрокидываюсь в безграничную мутную грязь. Если бы не Дмитрий Фомин, разбавивший угрюмую сепию, я бы решила, что цвета больше нет.
8. Большие надежды.
На то, что было дальше, я уже не могла повлиять. Свою битву я выиграла, поэтому только от Марка зависело, окажется ли он в дураках дважды за день. Я вспомнила об обещании сталкеру, которое опрометчиво выпустила на волю в ту несостоявшуюся ночь: если он не сдастся, я не обману его ожиданий, и испугалась. Гораздо сильнее, чем когда чувствовала зубы, проникающие сквозь ткань в кожу.
Марк любил обладать, любил чувствовать себя сверху вне зависимости от позы, которую подсказывала ему фантазия, любил быть во всем единственным. Не любил только защищать свое право на обладание. Получив первую же серьезную брешь, он отер губы от крови и сплюнул в мою сторону:
- Через неделю. Семинар в Варшаве. Собери вещи. - И вышел, чуть пошатываясь туда, где снова мог расправиться в полный рост, становясь привычным собой.
Я засмеялась, и дрожь, родившаяся от сотрясания грудной клетки, передалась даже пальцам на ногах.
- Что ты делаешь с собой и со своей жизнью?
Это не было тем, что я хотела слышать от Фомина. Мало того, что он резко сократил расстояние между нами, переход на такие личности грозил столкнуть нас лбами вне зависимости от любого моего решения насчет него. Преподаватель, студент – все настолько смешалось, что я уже не знала, кем мы на самом деле являлись друг другу.
- А что делаешь ты? Я думала, мы договорились, что ты больше не следишь за мной.
Он не ответил. Все становилось гораздо понятнее, когда я смотрела на него так близко, чтобы за своим собственным издерганным лицом угадать нечто, что он и не думал никогда скрывать. Мальчик действительно влюбился и думал, что это на всю оставшуюся жизнь. Как мило.
- Я виноват перед тобой, - признался он так же открыто, без неловкости или беспокойства. – Потому что допустил, чтобы ты пострадала.
Он не коснулся бы меня без согласия, поэтому я сделала это за него и развязала платок.
- Я сфотографировал вас ночью, у танцзала, и отправил фото его жене. Но я не хотел, чтобы она делала тебе больно.
Такой осторожный во всем, что касалось обмана и игры на публику, Марк не знал, что рядом со мной давно уже был кто-то еще более осторожный. А узнай – никогда бы и не поверил, потому что у Марка Леонова не могло быть соперников. Ему бы поучиться у сталкера настоящей подковерной борьбе: всего один прокол – и ты уже летишь вверх тормашками, не зная, кто вышиб землю под ногами.
- Спасибо.
Я обняла его, позволяя себе впервые за долгое время ощутить новое: другие ладони – непривычно мягкие и теплые, заскользившие по спине, другие губы, ткнувшиеся чуть повыше обожженного места на шее. Не больше и не меньше – в меру тонкое и сладковатое, как кремовая прослойка в моих любимых круассанах. Дмитрий Фомин попробовал меня на вкус и не остался разочарован.
- Спасибо тебе. Сама я бы никогда не смогла закончить эти отношения.
Поцеловав его в лоб, я ушла.
Никто не противился моему увольнению после прилюдного скандала. Декан вызвал меня к себе в кабинет и после недолгого разговора подписал заявление, дав на завершение всех дел две недели. В тот же день я съехала из квартиры вместе с чемоданом, в котором уместились только вещи желтого цвета. Больше никаких строгих юбок и блузок, туфель на высоченных каблуках, благодаря которым я выглядела как дорогая скрипка без смычка. Марго сказала, что я могу жить у нее, сколько вздумается, и я согласилась, пообещав не улетать обратно домой хотя бы первое время. Алый кулон отправился ценным пакетом к своему настоящему владельцу, и вместе с ним тяжелая гора, не позволявшая мне дышать в полную силу, наконец, отступила.