— Ты совершенно права, сестра, — покорно отвечал Мэй.
— Отец занимался с тобой сегодня? — снова спросила Юнь, видя, что Мэй никак не может начать разговора.
— Да, мы только что кончили заниматься, — равнодушно отозвался Мэй.
— Вот видишь, отец все же хорошо к тебе относится, сам занимается с тобою.
Юнь произнесла это как-то неестественно, — она вновь вспомнила о Хой. «А почему же дядя так поступил с ней?» — невольно подумала она.
— Да, — покорно согласился Мэй.
Юнь замолчала. Мэй, нахмурившись, с тоской произнес:
— А в книге все одни и те же слова…
— Какие слова? — спросила Юнь, не понимая, о чем говорит брат.
— Да вот эта книга, «Лицзи»[9]. Чем больше я ее читаю, тем страшнее становится, я просто начинаю бояться того, что я — человек. Человек так ограничен во всем, так связан… Каждый его шаг считается проступком, — жалобно промолвил Мэй. Казалось, он вот-вот расплачется.
Мэй никогда не говорил подобных вещей, он был таким покорным и послушным! Юнь удивленно смотрела на него. Он сидел с поникшей головой, бессильный, сгорбленный. Он совершенно не был похож на юношу: казалось, это сидит дряхлый, обреченный на смерть старец.
— Почему ты так говоришь? Что с тобой? — тихо, с удивлением спросила Юнь.
Опустив голову, Мэй некоторое время хранил молчание. Затем, взглянув на Юнь, сказал:
— Я ощущаю пустоту в душе и просто не в силах читать такие книги.
Он как будто несколько успокоился, но в голосе его по-прежнему звучали мольба и беспомощность.
С жалостью глядя на двоюродного брата, Юнь попыталась успокоить его:
— Потерпи немного. В следующем месяце в дом придет твоя молодая жена, и ты уже не будешь чувствовать себя одиноким.
— Да, — послушно отозвался Мэй. Когда заговорили о его будущей жене, он немного сконфузился. Но затем, поборов смущение, нерешительно заговорил: — Моя женитьба очень беспокоит меня, я постоянно вспоминаю о том, что случилось с покойной сестрой. Тогда тоже все решил отец, а в результате вот что получилось… Не знаю, что будет со мной. Это страшит меня, я боюсь, как бы не получилось так же, как… — Неожиданно умолкнув, он закрыл лицо руками и уронил голову на стол.
Его слова сначала рассмешили Юнь: как может молодой парень нагонять на себя страх! Но затем она вспомнила слышанные в доме Гао разговоры о будущей жене Мэя, подумала о судьбе Хой, и слова: «Брату Мэю тяжело», написанные «вызывателем духов», вновь встали перед ее глазами. Теперь она воспринимала слова Мэя уже по-другому. Они, эти слова, словно слезы, падали на сердце, вызывая жалость к нему.
— Мэй! — ласково окликнула она брата.
Он не ответил. И только, когда она вновь позвала его, Мэй поднял голову. Он не плакал, лишь сухо кашлянул несколько раз.
Она с жалостью следила, как он превозмогал свое горе. Затем взволнованно упрекнула его:
— Почему же ты раньше не говорил об этом? Тогда можно было бы еще что-нибудь предпринять, а сейчас поздно.
Мэй покачал головой, он видел, что Юнь неверно поняла его слова.
— Я вовсе и не думаю о том, чтобы изменить это.
Этот откровенный ответ поставил Юнь в тупик, она почувствовала разочарование; она не могла понять своего двоюродного брата, он был совсем не таким, каким ей хотелось видеть его.
— Ну, тогда все в порядке, — машинально ответила она.
— Я вовсе не думаю, что в этом есть что-либо хорошее, но и не вижу ничего плохого.
Мэй не знал, о чем думает Юнь. Поглощенный своими мыслями, он, казалось, говорил с самим собой:
— С каждым может такое случиться, я не представляю исключения.
Юнь не отвечала, словно не слышала его слов. Она думала о Хой.
— Но я немного боюсь… — вздохнув, заговорил Мэй. Его мучил очень сложный вопрос. Подняв умоляющие глаза на Юнь, он хотел было что-то сказать, но не смог и пробормотал лишь: — Сестра…
Сердце Юнь исполнилось жалости, и она ласково взглянула на Мэя. Она знала, что эту молодую и слабую душу терзают противоречивые мысли. Юнь ждала, когда он заговорит.
— Сестра, пожалуйста, скажи мне, — собравшись, наконец, с силами, выговорил Мэй, — ты, наверное, знаешь… — Он остановился. В душе его происходила мучительная борьба, лицо стало красным. Однако, он все же вымолвил: — Какой нрав у моей будущей жены?
Юнь оторопела, этот вопрос поставил ее в затруднительное положение. Она слышала немало разговоров о будущей жене Мэя, но сейчас, глядя на это изможденное лицо, которое вызывало жалость и вместе с тем казалось смешным, она не могла сказать всю правду. Она принужденно улыбнулась и ответила ему:
— Откуда же мне знать, какой нрав у твоей будущей жены?
— Я слышал, что нрав у нее скверный, — с беспокойством промолвил Мэй, он верил, что Юнь действительно ничего не знает.
— Ну, это еще как сказать, — успокоила его Юнь.
— Говорят, что она намного выше меня ростом и на несколько лет старше. Это правда? — спросил Мэй.
— Откуда тебе все это известно? — вырвалось у изумленной Юнь. Она отвела взгляд от его лица, посмотрела в сторону и деланно спокойным тоном сказала: — Людской молве не всегда можно верить, со временем ты это поймешь.
Мэй неожиданно встал и проговорил, застенчиво улыбаясь:
— Сестра, ты просто не знаешь, все это правда.
Мэй подошел к сестре и сел на скамеечку, стоявшую у стола.
— Откуда ты знаешь, что это — правда? — спросила Юнь с удивлением.
— Вчера вечером отец и мать поссорились, и я слышал, как мать все это сказала. Она как будто не одобряет этого брака, — с горечью сказал Мэй.
Слова его тяжелым камнем легли на сердце доброй и чуткой девушки. Ее охватила глубокая жалость. Опять молодая жизнь брошена в омут. Юнь казалось, что она уже видит повторение той драмы, которая произошла с Хой. Юнь заметила, как Мэй открыл коробку с ароматическими палочками. Лампа освещала его пожелтевшее лицо, на котором остались кожа да кости и устало опущенные веки. Он был похож на больного, только что поднявшегося с постели, по цвету его лица можно было определить, что он не знал ни солнечного света, ни свежего воздуха. Поднеся коробочку к самому лицу, он стал уныло разгребать находившийся там пепел маленькой ложечкой.
— Братец Мэй, не надо так мучиться, — ласковым тоном успокаивала его Юнь.
— Я знаю… — медленно отвечал Мэй, уставившись на фитиль лампы. Вдруг он поднялся, молча направился к шкафу и стал смотреть на фотографию, висевшую на стене.
Юнь тоже подошла к шкафу. Она услышала, как он тихим голосом звал: «Сестра…», и слезы навернулись ей на глаза.
— Братец Мэй, ты лучше пошел бы спать. Не надо звать ее; если бы даже она и могла услышать тебя, то это лишь причинило бы ей боль.
Как будто не слыша ее, Мэй продолжал вглядываться в лицо покойной сестры. Ему показалось, что это красивое лицо улыбнулось ему, и он умоляюще пробормотал:
— Сестра, помоги мне, защити меня! Я не хочу, чтобы так же, как и ты…
— Молодой барин! Молодой барин! — донесся снаружи звонкий молодой голос Цуй-фэн.
Мэй больше не видел улыбки на лице Хой и стал растерянно озираться вокруг.
— Это, наверное, отец зовет меня, — сказал Мэй дрожа от страха, как будто увидел привидение. Он откликнулся. На лице его появилось выражение испуга. С мольбой глядя на Юнь, он молча прислушивался к приближавшимся шагам Цуй-фэн.
12
Почти в то же самое время в доме семейства Гао, в комнате Цзюе-миня, друг против друга сидели за столом Цинь и Цзюе-минь и с увлечением работали. Держа в руке листок с черновой записью, Цзюе-минь время от времени тихим голосом прочитывал несколько слов, а Цинь, склонив голову и держа в руке кисть, непрерывно писала. Затем она откладывала исписанный лист бумаги, брала чистый, а Цзюе-минь, просмотрев написанное, вновь прочитывал несколько слов.
Писала Цинь очень быстро. Ее богатое воображение создало целую повесть, и вот сейчас она записывала разговор верующей девушки со своей подругой. Придумывая различные мелкие детали, Цинь написала немало банальных фраз и теперь вставляла в них слова, которые прочитывал Цзюе-минь.