Что касается матери Юнь, госпожи Сюй, то ее мнение о молодой женщине было самым обычным, на жену племянника она смотрела просто как на невестку и считала ее рядовым членом семьи. Непосредственно иметь дело с молодой ей, по-видимому, не приходилось. Но она надеялась и даже верила, что та (только потому, что она новый человек в доме) внесет в семью некоторое оживление, а в будущем даже процветание и благополучие.
Словом, молодую сноху в этой небольшой семье приняли приветливо. Все члены семьи Чжоу встретили ее с распростертыми объятиями. Каждый чего-то ожидал от нее. Но сама она этого не знала и поэтому не могла оправдать их надежды. Целые дни она проводила с мужем, окрыленная и опьяненная новой жизнью. Для нее существовали только она и ее муж. Она выслушивала, как он изливал ей свою душу, и, очень скоро поняв, что представляет из себя этот слабый юноша, полностью завладела им.
Недели через две после свадьбы, к вечеру в дом Чжоу по приглашению старой госпожи Чжоу явился Цзюе-синь с своим «вызывателем духов». Госпожа Чжоу и Шу-хуа пришли заранее. При виде этой странной деревяшки, старая госпожа Чжоу вспомнила свою внучку Хой, ушедшую в другой мир; в носу у нее защекотало, и, не в силах справиться со своим горем, она стала торопить Цзюе-синя побыстрее испытать эту удивительную вещь. Посмотреть на чудесные опыты Цзюе-синя пришли даже Мэй и его молодая жена, обычно никогда не покидавшие своих покоев.
Цзюе-синь прекрасно понимал, что все это — самообман, но не хотел огорчать родных, зная к тому же, что ему не удастся разубедить их. Ему казалось, что он понимает состояние бабушки, и, уважая ее чувства, он решил подчиниться ее настояниям и провести еще один сеанс.
Цзюе-синь уселся за стол и положил руки на деревяшку. Женщины попросили вызвать Хой. Цзюе-синь закрыл глаза и думал, думал, думал… Он думал только об одном человеке — о покойной Хой. Его стало клонить ко сну. Но руки его по-прежнему лежали на деревянном кругу, вырезанном в форме сердца. Вот задвигались две ножки, и карандаш, прикрепленный к острому концу сердцевидного круга, начал выписывать линии и круги на листе бумаги, лежавшем перед Цзюе-синем.
— Пошел, пошел, — возбужденно произнесла Шу-хуа.
— Спрашивай, спрашивай быстрее, — нетерпеливо попросила ее старая госпожа Чжоу.
— Прошу начертить круг, — произнесла Шу-хуа положенную формулу. Карандаш нарисовал на бумаге не совсем ровный круг.
— Прошу начертить большой круг, — вновь произнесла Шу-хуа. Карандаш действительно начертил круг побольше, но опять-таки неровный. Глаза Цзюе-синя были по-прежнему закрыты, словно он спал, а руки все так же спокойно лежали на приборе, двигаясь вместе с ним.
Но вот карандаш забегал быстрее; казалось, он уже не рисовал круги, а писал на бумаге иероглифы, хотя их пока еще было трудно разобрать. Шу-хуа попросила:
— Мы хотим вызвать сестру Хой, пусть она явится.
Карандаш продолжал двигаться по бумаге. Все внимательно следили. Взгляды их следовали за карандашом, но он двигался слишком быстро и глаза их не успевали за ним. Всех охватило волнение, и в этот момент Шу-хуа неожиданно вскрикнула:
— Сестра! Сестра!
Старая госпожа Чжоу поплотнее придвинулась к столу и, наклонившись, всматривалась в бумагу, невнятно бормоча:
— Где она? Где? — Ее старческие глаза затуманились слезами.
— Смотрите! На бумаге появилось ее имя, — возбужденно проговорила Шу-хуа.
— Спроси ее, помнит ли она меня, — попросила старая госпожа Чжоу.
Шу-хуа собиралась заговорить, но видя, что карандаш вновь что-то пишет, напрягла внимание и, с трудом различив написанное, испуганно воскликнула:
— Бабушка!.. бабушка!.. Она зовет тебя, бабушка, — обратилась она к госпоже Чжоу.
— Я здесь, внучка. Ты здорова? — Госпожа Чжоу говорила так нежно, словно видела Хой. Из глаз ее закапали слезы. Она вытерла свои морщинистые веки, вызвав слезы у всех присутствующих.
— Здорова. А ты, бабушка? — медленно прочитала Шу-хуа.
— Видишь ли ты нас? — спрашивала госпожа Чжоу.
— Вижу, — написал карандаш.
Неожиданно госпожа Чэнь сделала резкое движение и чуть-чуть не упала на прибор. Прерывающимся голосом она взволнованно проговорила:
— Дочка? Думаешь ли ты обо мне? Мы все думаем о тебе.
— Думаю. Вижу маму, — пришел ответ, который Шу-хуа громко прочла вслух.
— Она видит меня, — растроганно прошептала госпожа Чэнь, вынимая платок, чтобы вытереть слезы. Затем вновь спросила: — Дочка, известно ли тебе, что твой младший брат женился?
— Поздравляю маму, — гласил ответ.
— Она видит, она все видит, — прерывающимся голосом сказала госпожа Чэнь. Она вновь спросила деревянный круг: — Дочка, часто ли ты бываешь у нас в доме?
— Далекая дорога, возвращаться трудно. — Этот лаконичный ответ причинил им нестерпимую боль. Мэй не выдержал и всхлипнул. Цзюе-синь по-прежнему, словно во сне, держал руки на круге; в уголках губ его выступила пена.
— Как ты живешь, Хой? — сквозь слезы выдавила Юнь.
— Печаль и одиночество… старая кумирня… ветер дождь… шуршат черви… — читала Шу-хуа, роняя на стол слезы.
Все вздрогнули. Вдруг госпожа Чэнь дрожащим голосом сказала:
— Дочка, я понимаю, что ты хочешь сказать. Семья Чжэн оставила твой гроб в монастыре «Ляньхуа» и не хочет предать твой прах земле. Ты томишься там в одиночестве. Тебе даже некуда вернуться, правда? Это — вина твоего отца: он не только довел тебя до смерти, но и лишил пристанища твою душу.
— Хочу, чтобы побыстрее похоронили, — был очередной ответ.
— Не тревожься, дочка, я согласна и обязательно постараюсь сделать это. Я заставлю твоего отца поговорить начистоту с его дорогим зятюшкой. Ты видишь нас, а мы тебя не можем видеть. Явись ко мне во сне, чтобы я посмотрела, не похудела ли ты. Все это из-за твоего отца, дочка, из-за твоего жестокого отца… — Госпожа Чэнь произнесла все это не переводя дух, но тут же самообладание оставило ее, и, сломленная волнением, она заплакала и отошла от стола, прикрывая лицо руками.
Карандаш больше не отвечал. Неожиданно тело Цзюе-синя резко подалось вперед, ладони надавили на доску, и она, выскользнув из-под его рук, слетела со стола. А Цзюе-синь молча упал на стол.
— Цзюе-синь! Брат! Сыночек! — раздались испуганные крики. Шу-хуа и Юнь пытались приподнять его.
Цзюе-синь поднял голову и обвел всех удивленным взглядом. Казалось, его только что разбудили — на лице его, принявшем болезненный оттенок, были следы усталости.
— Что с тобой, Цзюе-синь? — заботливо спрашивала Юнь. — Тебе плохо? — В глазах ее все еще стояли слезы.
Цзюе-синь вытер губы и покачал головой:
— Нет, ничего. — Но это была неправда: на сердце у него было тяжело, словно он предчувствовал болезнь. Старая госпожа Чжоу принялась благодарить его. Только теперь он обратил внимание на то, что глаза у всех заплаканы; он догадался, что здесь что-то произошло, и решил, что всех расстроили ответы, написанные прибором.
— Шу-хуа, и ты… — начал было он, заметив ее покрасневшие глаза. Но Шу-хуа не дала ему докончить: