И Ван-юн не стал читать письма. Хуан Цунь-жэнь уселся напротив Чжан Хуань-жу и занялся ответами на письма. А Цзюе-минь, Чэнь-чи и Ван-юн продолжали усердно мастерить пакеты. Небольшие свертки уже были готовы, и теперь они занялись пачками, в каждой из которых было по пятьдесят экземпляров. Когда и эта работа была закончена, Цзюе-минь надписал адреса на всех больших пакетах, а затем помог сделать то же самое на маленьких.
Ван-юн и Чэнь-чи уже вытирали клей с пальцев влажным полотенцем. Видя, что Цзюе-синь, примостившись на краю стола, пишет адреса, они оставили несколько пакетов, а остальные — тоже не надписанные — передали Чжан Хой-жу и Чэн Цзянь-бин, у которых на столе оставалось всего несколько штук без адресов. Надписанные пакеты складывали в кучу на полу. На освободившееся на столе место Ван-юн и Чэнь-чи положили еще кипу газет.
— Смотрите, сколько еще! Может, побыстрей можно? — шутливо поторопил Ван-юн.
Чэн Цзянь-бин подняла глаза на кучу газет, затем перевела их на Ван-юна и, смеясь, упрекнула:
— Вот бессовестная парочка! Мало того, что не помогаете — еще считаете возможным подгонять.
— Ты только пришла, а мы уж давно работаем. Тебе не вредно побольше поработать. — Ван-юн отвечал ей так свободно, как будто разговаривал с кем-нибудь из своих родных или шутил с сестрой. В голосе его слышались теплые нотки.
— Ты не отнимай у нас времени своими шутками, — ласково улыбнулась Чэн Цзянь-бин. — Лучше вместе с Чэнь-чи помоги нам. Кончим пораньше — ведь у нас другие дела есть.
— Ладно, давайте все вместе, — весело согласился Ван-юн и тут же, взяв пачку газет, положил их на стол, отдав половину Чэнь-чи. Не присаживаясь, оба наклонились и стали писать.
Звук шагов в коридоре привлек внимание Цзюе-миня; он пробормотал:
— Кажется, кто-то пришел.
— Почему в ботинках? Не школьники ли это? — удивился Ван-юн, устремляя глаза к двери.
— Осторожнее, друзья, — серьезно предупредил Чжан Хой-жу, не бросая, однако, дела.
— Ясно, — Хуан Цунь-жэнь сунул в карман несколько писем со стола и тихо приказал Цзюе-миню:
— Посмотри, что там.
Цзюе-минь тут же поднялся, с безразличным видом вышел в коридор, подошел к перилам лестницы и, притворившись, что смотрит вниз, метнул быстрый и незаметный взгляд в ту сторону, откуда раздавались шаги. Навстречу шли двое учащихся в белых костюмах. Напряженность пропала, он вздохнул и все с тем же безразличным видом вернулся в комнату. Подойдя к столу, он принялся тихо напевать.
Поняв, что ничего неожиданного произойти не может, все успокоились, но пребывали в ожидании. Учащиеся вошли.
— Простите, — вежливо произнес один из них, розовощекий подросток, — мы пришли купить газету.
Ван-юн приподнялся, приветствуя их, и так же вежливо спросил:
— А какой вам номер? Сегодняшний?
— Мы приходили два раза днем, вас не было, — простодушно сказал другой, желтолицый.
— Мы и сегодняшний купим, — подхватил розовощекий, — и все предыдущие. Предыдущие в полном комплекте? У нас только пятнадцать номеров.
— Можно и предыдущие. Сколько вам номеров? — оживился Ван-юн.
— С первого до последнего, — поспешил ответить желтолицый.
— За первый год нет. За второй год можно подобрать полный комплект, — пообещал Ван-юн.
На лицах гостей появилось разочарование. Желтолицый серьезно спросил:
— Может, можно что-нибудь придумать?
— Нам хотелось бы полностью, неважно — если чуть подороже или потрепанные немного. Хорошо бы, если бы вы нашли нам целую подшивку, — попросил розовощекий, боясь, что слова товарища не возымели должного действия. Он даже разволновался.
— За первый год были подшивки, но давно уже распроданы. Сейчас ничего сделать нельзя, — извиняющимся тоном произнес Ван-юн.
— Тогда мы согласны взять на время. Во всяком случае, нам обязательно нужно с первого номера до последнего. У вас-то, наверное, есть. Мы не испачкаем. Мы можем оставить вам залог… Сколько хотите! — Розовощекий вытирал со лба пот и просительно смотрел своими ясными глазами в лицо Ван-юну, словно умоляя: «Ну согласись».
Ван-юн колебался — трудно было отказать этим горячим почитателям газеты. Чжан Хой-жу вдруг вышел из-за стола, подошел к учащимся и, еще раз взглянув на них, чистосердечно предложил:
— У меня есть комплект, могу одолжить вам. — Видя, что к гостям подошел Чжан Хой-жу, Ван-юн отошел к газетам, чтобы не мешать их беседе.
На лицах обоих учащихся появилась радость. Розовощекий сразу же начал благодарить:
— Спасибо, спасибо. Мы, правда, не испачкаем. Можете установить срок возврата. Когда можно забрать? Какой залог?
Губы Чжан Хой-жу тронула ласковая улыбка:
— Завтра вечером принесу. Залога не нужно, срок я вам тоже устанавливать не буду, прочтете — вернете. Вот и все.
— Мы быстро прочтем, — поспешил заверить желтолицый. — Вернем самое большое через неделю. — Затем спросил: — Можно узнать вашу фамилию?
— Чжан, — не раздумывая, отвечал тот. — А ваши?… — Но не докончил, так как его перебил Ван-юн, подходя со свертком газет: — Вот здесь полностью за второй год. Посмотрите, какие номера вам нужны. — И положил газеты на стол.
Учащиеся склонились над столом, листая газеты, выбрали нужные номера, сложили их и осведомились о цене. Розовощекий вытащил деньги, отсчитал и, передавая Ван-юну, сказал:
— Мы бы хотели подписаться на целый год — прямо со следующего номера.
— В таком случае запишите ваши фамилии и адреса. — С этими словами Чжан Хой-жу подошел к Цзюе-миню, взял у него кисточку и бумагу и положил их перед учащимися.
Розовощекий записал адреса и фамилии, а желтолицый в это время восхищенно говорил Чжан Хой-жу и Ван-юну:
— Очень хороша ваша газета! В ней — все, что мы хотели бы сказать сами, но не можем выразить. Вы говорите от имени всей молодежи. На нас ваши статьи произвели огромное впечатление…
Розовощекий дописал и, передавая записки Ван-юну, пояснил:
— Это — моя фамилия, это, — и он указал на желтолицего, — его. Писать можете на любого, это все равно.
Ван-юн ответил вежливым согласием и с записками в руке подошел к Чжан Хой-жу. Тот склонился над бумажками. «Да, нужно запомнить имена этих преданных читателей; возможно, когда-нибудь они вступят в нашу организацию и будут работать вместе с нами», — подумал он, ознакомившись с записками.
— Мне кажется, что вашу газету должна читать вся молодежь. В ваших словах — правда, вы — наши учителя. Вы учите нас, как быть полезными членами общества, а не паразитами и обманщиками… — взволнованно продолжал развивать мысль своего товарища розовощекий; голос его срывался — он высказывал то, что накопилось на сердце. От боязни, что говорит нескладно, что его искреннее одобрение не поймут, он раскраснелся еще больше.
Но эта высокая оценка действительно была высказана от всей души. Он не притворялся. Молодой человек раскрыл перед ними свои истинные чувства, свое горячее сердце. Оно было таким же, как и у них. Они понимали этих учащихся, так как и ими владели когда-то подобные же чувства, и они сами когда-то говорили так же. Но имеют ли они право принимать эти знаки уважения? Намного ли они выше этих подростков?… Они и в самом деле чувствовали, что это восхваление чрезмерно и что они недостойны его. Это одновременно и огорчало и радовало их. А радость вызвала новый подъем сил — ведь слова школьника еще раз убедили их, что усилия не пропадают зря. Эти слова согрели их. Взоры всех обратились к говорящему. Первым нарушил молчание Чжан Хой-жу.
— Это потому, что у тебя у самого честное сердце, потому что ты сам стремишься быть полезным людям. Ну, как мы можем быть вашими учителями? Мы же сами еще студенты. Мы хотим только приносить хоть немного пользы, поэтому и взялись за это, не думая о том, справимся или нет. — И это не была ложная скромность. Он высказал чувства всех своих друзей. Они собрались для совместной работы, не думая извлечь из этого какую-то пользу для себя — они приходили сюда, чтобы дать другим то, что есть у них. Они чувствовали в себе биение жизненных сил и не хотели растрачивать их на развлечения. Видя, сколько людей страдает от гнилого режима, они не хотели наслаждаться безмятежными снами среди стенаний. Они покинули свои углы и нашли возможность разумно применить свою энергию. Они не ставили никаких условий, не требовали никакого вознаграждения — им нужно было только моральное удовлетворение, ибо они верили, что так им велит поступать их совесть. И в действиях на пользу других они видели лишь искупление своей вины, ибо верили, что из-за их привилегий еще больше страдают другие люди, что их благополучие покоится на страданиях других. Поэтому они начали эту работу, изменив интересам своего класса, собираясь свергнуть этот класс. Скромность была отличительной чертой молодежи той эпохи.