— Сегодня утром — один раз. Это лекарство я пила всего один раз, — тихо ответила Цянь-эр.
— Значит, сейчас опять нужно пить. А они даже не заварили тебе лекарство, — сказала Цуй-хуань, шаря взглядом по комнате в поисках банки с лекарством. Оказалось, что банка, которую она искала, стоит у ножки скамейки. — Я тебе заварю. Разве ты выздоровеешь, если не будешь пить лекарство? — И Цуй-хуань нагнулась за банкой.
— Если и завтра лучше не будет, нужно пригласить более опытного врача. Я поговорю с Цзюе-синем, — мягко произнесла Шу-хуа, желая вселить надежду в Цянь-эр.
— Хорошо. Вы идите, барышня, я приготовлю ей лекарство, а потом приду поухаживаю за барином, — сказала Цуй-хуань, держа в руках банку.
— Спасибо, барышня. Идите, — с трудом повернула голову больная. — Я вам не прислуживала, а вот вы пришли ко мне. Выздоровею — еще раз вас отблагодарю, — В ее беспомощном взгляде светилась глубокая признательность.
— Отдыхай, отдыхай как следует. Цуй-хуань о тебе позаботится. А что ты ела? — спросила растроганная Шу-хуа.
— Ничего. Тетушка Ли приносила мне кой-чего, но мне ничего не хочется. За день пью только немного чаю. и то потом часто тошнит, — слово за словом выдавливала из себя Цянь-эр, глядя на Шу-хуа.
— Тетя Ван тоже хороша! — возмущенно произнесла Шу-хуа. Затем, уже другим тоном, прибавила: — Ну, ничего. Скажи Цуй-хуань, чего тебе хочется, и я велю купить. Если тебе завтра будет лучше, велю приготовить тебе немного рисового отвара.
— Большое спасибо за заботу, барышня. — На лице больной появился слабый румянец, но тут же исчез и сменился выражением страха: — Только госпожа Ван не согласится. Ей не понравится, если она узнает.
Шу-хуа непонимающе уставилась на нее. Но Цуй-хуань пояснила: — Вы же знаете характер госпожи Ван, барышня. Если хотите дать что-нибудь Цянь-эр, то лучше сделать это украдкой, чтобы госпожа не знала.
— Понятно, — оживилась Шу-хуа. Затем, дав больной еще несколько советов, вышла вслед за Цуй-хуань.
Не отошли они и трех-четырех шагов от двери, как вдруг послышались какие-то хлюпающие ззуки: больную, видимо, рвало. Цуй-хуань сразу остановилась:
— Идите одна, барышня, я пойду взгляну, что с ней. — И, оставив Шу-хуа, она, даже не передав ей банки с лекарством, вернулась к Цянь-эр.
Шу-хуа постояла, тяжело вздохнула и, поднявшись по ступенькам, вошла в гуйтан.
30
После ужина, посидев за общим столом и понаблюдав, как тетки играют в мацзян, Цзюе-синь вернулся к себе в комнату. Цинь сидела у Шу-хуа. Зашел Цзюе-минь, позвал ее, и они вышли.
— Ты идешь сегодня в редакцию? — опросил Цзюе-минь.
— Пожалуй, лучше не стоит, — подумав, ответила девушка и, боясь, что Цзюе-минь неправильно поймет ее, пояснила: — Мама сегодня чем-то раздосадована, а я не могу найти предлога. Неудобно уходить. Ты и один можешь пойти, — попробовала она уговорить его. — Во всяком случае, ты можешь говорить от моего имени.
— Нет, мне тоже не хочется. Да сегодня ничего важного и не предвидится, только кое-какая корректура. Ничего не случится, если не пойду. Они за меня посмотрят, — негромко ответил Цзюе-минь. Они уже подошли к дверям его комнаты.
— А почему бы тебе не пойти? — ласково уговаривала его Цинь. — Я могла бы развлечься с Шу-хуа и Шу-чжэнь или побеседовать с Цзюе-синем. — Затем потише добавила: — Или ты боишься, что мне одной будет здесь скучно? — Она мягко улыбнулась: — Не бойся, в крайнем случае я могу почитать что-нибудь Шу-хуа.
Цзюе-минь молчал, по-видимому что-то обдумывая. Тем временем они зашли в комнату. Неожиданно он обратился к ней:
— Я хочу поговорить с тобой. Пройдемся по саду?
Цинь удивленно взглянула на него и улыбнулась:
— Хорошо. — Затем спросила участливо: — Что у тебя на сердце, брат?
— Ничего. Но нам в последнее время редко удается бывать вдвоем. Мне хочется просто погулять и поговорить с тобой, — чуть-чуть возбужденно ответил Цзюе-минь, бросая на Цинь взгляд, в котором одновременно были любовь, нежность и робость.
Цинь была тронута и, желая успокоить сомнения Цзюе-миня, ответила таким же, полным любви, взглядом и тихо произнесла:
— Я тоже хочу побыть вдвоем с тобой.
Они вошли в проход между флигелями и через заднюю калитку вышли в сад.
— Я сегодня очень беспокоилась за тебя, боялась, что тебе придется, пожалуй, вынести унижение, — улыбнулась Цинь, взглянув на Цзюе-миня и вспомнив события этого дня. — Не ожидала в тебе такой выдержки, — с некоторой гордостью добавила она. — Если бы ты знал, как я переживала!
— Я знал, видел это по твоему лицу, — улыбнулся в ответ Цзюе-минь. Радость одержанной победы вновь овладела им. — Я не боюсь. Они не посмели бы тронуть меня. Я же не сделал ничего дурного. Только… — улыбка его исчезла, и он задумался, — если бы тетя Чжан поддержала их, дело обернулось бы хуже. А мне не хотелось бы огорчать тебя.
— Не надо все время так заботиться обо мне. Если только ты чувствуешь себя правым, смело делай свое дело. Обо мне не думай. Как бы мать к тебе ни относилась — у меня в сердце всегда только ты, — нежно успокоила Цинь, с признательностью глядя на брата.
— Понимаю, — наградил ее ласковой улыбкой счастливый Цзюе-минь. Они уже миновали арку и теперь медленно шли по левой дорожке; взгляд Цзюе-миня скользнул по лицу сестры. — Только меня беспокоят твои дела, — продолжал он. — Я-то ничего не боюсь; разве того, что могу доставить тебе беспокойство.
— Ты? Мне? — Цинь добродушно рассмеялась. — Ну что ты! Не знаю, как бы я прожила эти годы, если бы не было тебя. Видишь, как хорошо мне сейчас?
Они вошли в грот. Девушка придвинулась к брату, он левой рукой сжал ее руку. Она не отняла руки и тихо позвала его:
— Цзюе-минь!
— А? Ты хотела что-то сказать? — тихо спросил он.
Цинь немного помедлила, прежде чем начать:
— Я кое-что не могу, решить. Видишь ли, я знаю, что мы должны оставаться в городе и делать свое дело. Но мне будет противно здесь жить. У меня что-то неспокойно на душе в последнее время. Наши отношения не вызывают у меня никаких сомнений, но то, как мы хотим оформить их, не оправдает надежд моей и твоей матери. Мама против уничтожения старых обычаев, она не одобрит твоего плана. Боюсь, что если мы останемся в этом городе, то когда-нибудь нам все-таки придется встретиться с препятствиями. Вот, например, если бы ты сегодня по-настоящему поссорился с мамой — в какое положение поставил бы ты меня? — В голосе ее слышалось огорчение.
Они вышли из грота и пошли по направлению к сливовым деревьям. Цзюе-минь не только не отпустил руки девушки, но сжал ее еще сильнее. Он смотрел на Цинь с любовью и жалостью: ее удрученное состояние растрогало и обеспокоило его. Он понимал ее — в его душе творилось то же самое, но сейчас ему казалось, что самое важное — успокоить и ободрить ее.
— Не стоит этого бояться, Цинь. Ты ведь так же решительна, как и я. Разве нам страшны какие-нибудь препятствия?
— Но из-за сегодняшних событий… — начала было Цинь, думая, что Цзюе-минь не понял ее, и желая вернуть его к действительности.
— Я прекрасно понял тебя, Цинь, — быстро перебил ее Цзюе-минь, — Я верю, что нашей любви никто не помешает. — Он так и не ответил прямо на ее вопрос: в его сердце происходила борьба.
Выйдя из сливовой рощи, они подошли к пруду, на зеркальной поверхности которого, как на картине, отражались беседка на середине озера и горбатый каменный мостик; зеленые ивы на противоположном берегу, казалось, дрожали. Улыбаясь, Цинь смотрела на Цзюе-миня, желая взглядом показать, что она верит его слову. Но в этом взгляде было все же что-то новое, — то ли печаль, то ли тоска. Ободренный любовью, жалостью и сочувствием к девушке, Цзюе-минь вновь сжал ее руку, которую раньше было выпустил, и придвинулся к Цинь.
— Пойдем в беседку, — негромко сказала Цинь, быстро отвернувшись и указывая на беседку в центре озера. Беседка тоже казалась окутанной зеленым туманом; зеленые листья ив, сливаясь с серыми тонами сумерек и придавая мостику и беседке темную окраску, постепенно скрадывали их очертания от взоров людей.