Дмитрий Сергеевич Мережковский
ОСЕНЬ
КОМЕДИЯ В ДВУХ ДЕЙСТВИЯХ
ЛИЦА:
Анна Николаевна Мизинцева, вдова, небогатая помещица.
Аделаида, дочь ее, очень хорошенькая, но приближающаяся к возрасту старой девы, 29 лет.
Наташа, воспитанница Мизинцевой, дальняя родственница, сирота.
Дмитрий Николаевич Волков, богатый барин лет 30-ти, небольшого роста; в очках, не особенно красив.
Владимир Иванович Молотов, инженер-техник, брюнет.
Даша, горничная Мизинцевых.
ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ
([2] Осень. Дача в окрестностях Петербурга. Слева сад, [деревья с пожелтевшими листьями], справа сторона дачи, перед ней цветник, опавшие георгины. Большое открытое окно, в которое видна внутренность комнаты и Аделаида, одевающаяся перед зеркалом. Перед балконом горничная накрывает чайный столик. В глубине калитка).
Аделаида. Даша, Даша!
Даша. Что угодно?
Аделаида. Который час?
Даша. Да уж скоро 12, вы сегодня долго почивали, барышня.
Уходит.
Аделаида одна перед зеркалом.
Аделаида. Я вчера замечталась… Все думала о нем — была такая чудная лунная ночь, спать не хотелось, а вот сегодня лицо желтое, круги под глазами… Да и прыщики кажется… этакое наказание! Я бы отдала пять лет жизни, чтобы у меня никогда, никогда не было ни одного прыщика… мушкой заклею. Оно даже будет эффектно… Но что это, Боже мой? Неужели новая морщинка? Здесь, у глаза… Или свет так падает? Препротивное зеркало!.. Да, я вижу, пора замуж… Но ведь мужчины такие гадкие, скучные, так непохожи на него, на героя моего романа. Я жду его каждый день, каждую минуту… Он должен быть грустный, таинственный, с огненным взглядом… Ну что этот Волков, самый обыкновенный человек, еще в очках… Разве он может говорить образно и увлекательно. Положим выйду я за него замуж, и не испытаю самого высшего счастья… Все сделается ужасно просто: отвезут нас в церковь, повенчают. И будет совсем, совсем как у всех. А я именно и хочу чтоб было не как у всех. Чтоб он страдал, чтоб я томилась… Он шепчет «люблю!»… Но нас разлучают… и потом много-много всяких событий… Но он все побеждает… Мы соединяемся… и он говорит: ты моя Аделаида! Вот это я понимаю, это истинная любовь… А то какой-то г-н Волков в очках — фи!. О, я чувствую, настоящий должен прийти, но когда же, Господи, когда же наконец!.. Нет, я не могу никому-никому отдаться кроме него! Это была бы измена. Слава Богу, морщинка как будто бы сгладилась… Надо еще немного розовой пудры…
В калитку входят Волков и Молотов.
Аделаида (про себя). Ах, кто-то вошел… Пожалуй. увидят…
(Захлопывает окно.)
Даша с самоваром.
Даша. А барыня еще не одеты… Извольте подождать минутку… Они сейчас выйдут.
Волков. Ничего, мы пока посидим.
Даша уходит.
Волков и Молотов.
Молотов. Пойдем вон на ту скамейку, подальше, чтоб нас не услышали. (Отходят). Так вот я и говорю, братец, не понимаю я тебя, скуки твоей не понимаю. Человек ты не только с умом, что, конечно, важно, но и с большим капиталом, что для нашего времени еще важнее. Перед тобой, так сказать, обширное, даже необъятное поприще; тебе уже 35 лет, а ты валандаешься, транжиришь за границами русские денежки… просто гадко, да, скажу как старый товарищ, гадко и стыдно смотреть на тебя… Господи Боже мой, дайте мне в руки этакие деньжищи, чего бы не наделал, свет повернул бы вверх дном!
Волков. Послушай, ты говоришь слишком отвлеченно, ну, посоветуй, скажи, за какое дело мне взяться?
Молотов. Эх, голубчик! Испортили тебя товарищи приятельские кружки, лесть петербургская, да мы, которые в тебя влюблялись. Вообразил ты себя человеком силы необычайной, никакое обыкновенное сред нее дело для тебя не годится, подавай подвигов каких-то геройских; а подвигов в наше прозаическое время не предвидится, вот ты и сложил ручки, вздыхаешь только скучно да скучно, да брюзжишь на весь мир. Дело-то Дмитрий Николаевич у тебя под носом: имения чуть не в пяти губерниях, там неустройство, мужики на Амур хотят переселяться. А ты сидишь себе в каком-нибудь сто личном салоне перед этакой расфуфыренной, раздушенной барыней, да лясы точишь: скучно, мол, и не вижу я смысла в современной русской жизни. Эх, досадно, право! А еще туда же, либералы!
Волков. Все-таки ты мне настоящего практического дела не указал. И вот вы все так… Ну да об этом говорить надолго… опытом, понимаешь ли, опытом дошел я до того убеждения, что теперь настоящая, честная деятельность нигде невозможна! чиновником — можно быть, аферистом, как ты — можно, кабинетным ученым пожалуй, еще с грехом пополам, ну а больше уж не спрашивай… Эx. да нет! Опостылело мне все это. Ты и сам, Владимир знаешь, что только фразы говоришь. Ну какое у тебя там, черт, дело… Мосты воздвигаешь, водопроводы устраиваешь, а на уме-то, признайся, только деньги… Впрочем, ты этого и не скрываешь… Богатство да успех — твой идеал. Вполне современно! Только видишь ли, все это мне противно, до тошноты, сил моих нет.
Молотов. Ну, братец, бросим, тебя это, кажется, раздражает… А вот что лучше, скажи-ка мне, что ты здесь делаешь, у Мизинцевых? Неужели ты так-таки серьезно решился жениться на Аделаиде?
Волков. Решился.
Молотов. И ты влюблен в нее?!. Ты, в нее?!
Волков. Влюблен.
Молотов. Ну, Дмитрий, признаюсь; не ожидал…
Волков. Знаешь, я сам иногда удивляюсь… Но есть много на свете, друг Горацио…! Мне кажется, что это я просто от скуки…
Молотов. Послушай, да ведь это — сумасшествие! Что ты с собой делаешь?
Входят Анна Николаевна, Наташа.
Молотов, Волков, Наташа и Анна Николаевна.
Анна Николаевна. А, вот и гости дорогие! Простите, что ждать заставила. Совсем я расхворалась в вашем Петербурге. Сегодня ночью у меня так голова болела, не знала, что и делать. Спасибо, Наташа помогла. Уксус всю ночь прикладывала. Измучилась, бедная; то-то глазки усталые. Умница она у меня, добренькая. (Гладит Наташу по голове).
Садятся за стол, Наташа разливает чай.
Молотов. А что же Аделаида Сергеевна, не вставала еще? Анна Николаевна. Одевается, должно быть.
Волков. Я слышал. Анна Николаевна, вы домой собираетесь?
Входит Аделаида.
Аделаида. Я долго заснуть не могла. Знаете, что я про вас вчера думала, Владимир Иванович? Мне кажется, что вы непременно должны любить польку-мазурку; неправда ли, вы ее прекрасно танцуете? Уж я знаю, не скрывайте…
Молотов. Помилуйте, Аделаида Сергеевна, я совсем не танцую.
Аделаида. Ну уж этого я никак не ожидала, чтоб такой человек, да не танцевал! Это даже неестественно. Я вас научу, непременно научу; это очень легко; хотите, научу? Что вы смеетесь? Право! А м-р Волков, вы танцуете?
Волков. Когда-то танцевал и даже увлекался, а теперь вероятно забыл.
Аделаида. Ну я и вас возьму в ученики; ах, как будет весело! Знаете, мы это устроим на той полянке; бал на открытом воздухе… Прелесть, прелесть! А кстати, м-р Волков, я хотела вас побранить: зачем вы не ходите на музыку?
Волков. Признаться я не люблю бывать в толпе и суматохе… Да и скучно как-то…
Аделаида. Это вы совсем напрасно! Я вот наоборот: только и живу, когда вокруг меня много публики, блеска, оживления… И сколько там интересного… Какие наряды! Возьмите, например, графиню Боринскую! Конечно эффектно; но ужас, ужас до чего дошла современная мода! Я просто не знаю, как это позволяют. Мужчины, правда, все довольно неважные; знаете, мало настоящей distinction…[1]