Я разобрала постель. Цэнгэл уже из–под одеяла глухо так предостерег:
—Смотри осторожней с топором, палец не отхвати. Ночь все–таки.
Таинственным и красивым был заснеженный двор. Стоял туман, бесшумно валил густой снег, темные силуэты деревьев подступали вплотную. И вдруг я ощутила, как дорога мне наша бесхитростная жизнь в уртоне. От влажного снега пахло осенним айраком.
Когда я вернулась в дом, Цэнгэл спал так крепко, что бери его в охапку, тащи куда хочешь, и не проснется. Не знаю, чем объяснить — то ли радостью от приезда новых людей, то ли грустью, что подступила к сердцу в эту весеннюю ночь, — но только захотелось мне подшутить над Цэнгэлом. Вот бы вытащить его на двор дрова поколоть. Нравится мне, как он тяжелым топором колет сучковатые чурки.
Я стащила с него одеяло. Цэнгэл сел на кровати, смуглый от загара, и начал растерянно хлопать глазами.
— Что такое? — спросил он сердито.
— Медведь там!
— Кто–кто? Утро, что ли, уже? Пять часов?
— Там, за деревом, медведь притаился.
Цэнгэл кулаками протер глаза, и, вытаращив их, уставился на меня:
— Ружье доставай скорей! — а сам схватил шубу.
Я, делая вид. что ищу ружье, принялась распахивать шкафы, сундуки. Цэнгэл, с шумом наконец одевшись, накинулся на меня:
— Разве ружье в сундуке держат, дуреха? Вот оно!
Я бросилась к посудному шкафу, вытащила оттуда топор, которым мы рубили мясо, и протянула Цэнгэлу.
— На, держи!
— Я же говорю — ружье давай! — Цэнгэл оттолкнул меня, сорвал со стены ружье и выскочил на улицу.
Едва сдерживая смех, я крикнула ему вдогонку:
— А топор нужен?
— Нужен, тащи!
Я вышла во двор с топором в руках. Цэнгэл крался, как охотник, но снег под его сапогами предательски поскрипывал.
Дойдя до угла дома, он прошептал:
—Где медведь?
—Ты что, не видишь? Вон под тем высоким деревом сидит.
Цэнгэл пристально вглядывался в темноту.
— Темно тебе, что ли? Дай–ка мне ружье, я сама…
— Тише, не спугни. Сам все вижу.
Не успела я слова сказать, как грянул выстрел, раскатившийся эхом в тишине тайги. Снег с ветки упал мне за шиворот. От неожиданности я выронила топор. Цэнгэл ринулся к лесу. Я даже представить не могла, каким громким и грозным может быть выстрел в ночи. Эхо все еще катилось куда–то вдаль. В лесу треснул обломившийся сук. На двор выскочили перепуганные соседи. Муна Гуай с трясущейся челюстью только и сумел выговорить:
— Что такое, детки мои?
А Дэмбэрэл Гуай молча уставился на нас, не в силах вымолвить ни слова.
Из мрака появился запыхавшийся Цэнгэл и обругал меня:
— Не умеешь язык за зубами держать, вспугнула зверя своей болтовней.
Муна Гуай приблизился к Цэнгэлу с опаской, сторонясь ружья, и снова спросил:
— Что такое, сынок мой?
— Да медведь… Жаль, ушел, здоровый зверь.
— Прямо к дому подошел?
— Ну да, вон за тем деревом сидел. Поторопился я. Обрадовался, что добыча близко.
— А что, как зверю в когти угодил бы? Бесшабашный вы народ, молодежь, разве ночью так можно?
Я слушала этот разговор и казнилась — зачем подняла такой шум посреди ночи. Не думала я, что все так получится. Послышался шум тяжелого состава. Цэнгэл наконец заметил меня.
— А печку натопила?
Я подняла с земли топор и негромко ответила:
— Натопила. — Голос мой звучал испуганно и робко.
— Пойдем, хоть поспим немного. Только сон разогнали зря.
Поскрипывая сапогами, Цэнгэл направился в дом. Я пошла было следом, но спохватилась:
— Ты ступай, а мне дров нужно еще наколоть. Нечего в печь класть.
Я и в самом деле хотела запасти дров для приезжих. Цэнгэл у меня в общем–то спокойный, не злюка, но поворчать любит.
— Надо было засветло этим заниматься, не ночью. Кто же в темноте дрова колет?
— А ты ружье ей оставь. Вдруг медведь из лесу вернется да и задерет твою жену, — сказал кто–то.
Цэнгэл выхватил у меня из рук топор и зашагал к поленнице. На это я и надеялась про себя. Смотреть, как он орудует здоровенным топором, всегда было приятно, у меня даже гордость за мужа появлялась. Звон топора улетал далеко в лес, от чурки в разные стороны отскакивали белевшие по срезу полешки. Мне вдруг почему–то стало страшно — а что, как он ударит себе по пальцам? Хотя я знала о врожденной его сноровке в любой работе, но схватилась за топорище и сказала:
— Хватит, дров теперь достаточно.
Цэнгэл не отпускал топор — видно, никак не мог остыть, успокоиться. Потом резко отбросил его и размашисто двинулся к дому. Я пошла за ним, жалея, что так взбудоражила своей прихотью мирно спавшего человека. Чего я добилась, заставив мужа колоть ночью дрова? Глупость какая–то; ничего от нее, кроме терзаний.