Содгэрэл кормила сына грудью, поглаживая его по спинке, и вдруг спросила:
— А где это ты такой перстень купила, подруга?
— Здесь, когда к нам лавка приезжала.
— Дай померить.
Она надела перстень на каждый палец по очереди и наконец сказала:
— Какие же у тебя пальцы толстые, — а потом засыпала меня вопросами: — А сузить его можно? А что еще сюда привозят?
— Лавка к нам из города приезжает нечасто, конечно, место ведь глухое, от людей далеко. Зато красиво здесь.
— Верно, красиво. Мы несколько месяцев прожили в Гоби. А тут прямо дух захватывает — лес и горы под самые ноги подступают.
— А летом красота какая, ты себе представить не можешь. Мы чуть ли не у самого дома ягоды собираем.
— Сыну должно быть здесь хорошо.
За подобными разговорами мы переделали все дела в комнате Содгэрэл. Мужья должны были вот–вот вернуться с работы, и я пошла к себе вскипятить чайник. Вдруг в дверях показалась голова Тайванбаяра. Все было у нас настолько для него новым, что он вытаращил глазки и раскрыл рот. Я прижала его к себе и поцеловала. Достала кулек с конфетами и поставила перед ним, чтобы подольше удержать мальчика возле себя…
Дыхание весны ощущалось все явственнее. Там, где пригревало солнце, на земле появились проталины. От деревьев шел пар, в долине клубился сизый туман. В окно я видела, как Содгэрэл носит в дом дрова. Чем больше я всматривалась в Тайванбаяра, тем дороже он мне почему–то становился. Никак не хотелось мне, чтобы он убежал, и я всячески старалась завлечь его. Пришел Цэнгэл. Когда мимо окна проходил отец мальчика, новый сосед, я внимательно присмотрелась к нему. У него были густые, слишком, пожалуй, красивые для мужчины брови. В сильных руках он держал лом. Ступал он уверенно, неторопливо.
Цэнгэл вымыл руки и сел за стол, а я налила ему чаю. Только тут он заметил Тайванбаяра, притаившегося за моей спиной.
— Значит, этот человечек сразу к нам, от своих отбился, — приласкал он мальчугана, погладив его мягкие черные волосенки, и улыбнулся. — Нам бы с тобой такого молодца завести. Как на этот счет, новостей не слыхать? — продолжал он шутить, по–доброму посматривая на меня.
— Заведем, конечно, — ответила я.
Цэнгэл, не выпуская из руки чашки, взглянул на меня недоверчиво и вопросительно.
— Как ты говоришь? Ну–ка сядь рядышком. Неужели дело с места сдвинулось?
— Когда–нибудь заведем, — проговорила я.
Муж сделал большой глоток. Я наблюдала за каждым движением Тайванбаяра. Со двора послышался стук топора. Я выглянула в окно. Сосед, одетый в коричневый ватник, колол дрова. Цэнгэл тоже повернулся к окну и спросил:
— А ты дров наколола?
— Не успела. За домашними делами время пролетело, и не заметила.
— А надо было успеть, дрова — тоже домашнее дело. Небось целый день конфетами занималась?
— Без них пока не обойтись, мы с мальчиком только начинаем понимать друг друга. А славный он, правда?
— Чего чужого ребенка расхваливать?
До Цэнгэла, наверно, и не дошло, как он меня этими словами обидел. Испачкав руку, он попросил тряпку, а потом сказал:
— Новый сосед — сноровистый парень. Силищи, как у быка. Говорит, на сомонном надоме [1] борется.
— Так это хорошо. Там, где народу мало, что лучше работящего человека?
— Ничего не скажешь, парень он умелый. Золото–человек, если только из–под этого золота медяшка не покажется, когда его жизнь ковырнет.
Вошел сосед. На вид он и в самом деле был крепким, мышцы угадывались даже под рубашкой. Тайванбаяр кинулся навстречу отцу.
— Папа, а мне конфет подарили.
Ухватившись за отцовскую руку, мальчик повернулся к нам. А отец улыбнулся спокойно и широко — так степь осенью глазам раскрывается — и негромко сказал:
— Значит, вот как ты, пострел, с жизнью знакомишься? Мужчина вроде, а конфетами балуешься?
Он поцеловал сына. Сразу было видно, что от этой ласки душа маленького человечка встрепенулась.
Цэнгэл уважительно приветствовал соседа:
— Присаживайся, Нацаг. А это моя Алимаа, — кивнул он в мою сторону.
— Мы с твоим сыном уже подружились, — сказала я, разливая чай. Только сейчас я заметила, что сын очень похож на отца, и подумала: наверно, это хорошо.