— Привет, Пипок, — сказал Амадис.
— Здравствуйте, — сказал Афанарел.
— Bon giorno, — ответил Пиппо.
Амадис и Афанарел вышли из гостиницы. Было жарко и сухо, хорошо прогретый воздух колыхался над желтыми дюнами. Они направились к самой высокой из них — большой песчаной шишке, увенчанной пучками зеленой травы, откуда видно было далеко вокруг.
— С какой стороны они появятся? — спросил Амадис.
— А откуда угодно могут, — сказал археолог. — Наверняка они где-нибудь да сбились с пути.
И он стал пристально всматриваться в даль, медленно вращаясь вокруг своей оси. Но когда поперечная плоскость, симметрично делящая его тело пополам, совпала с линией полюсов, он внезапно застыл на месте.
— Вон там, — указал он на север.
— Где? — спросил Амадис.
— Раскрой гробницы пошире! — сказал Афа, пользуясь принятым в археологической среде жаргоном.
— Вижу, — подтвердил Амадис. — Но там только одна машина. Должно быть, это профессор Членоед.
С дюны можно было разглядеть пока лишь только маленькую блестящую зеленую точку в клубящемся облаке песка.
— Успели-таки вовремя, — сказал Амадис.
— Какое это имеет значение? — не понял Афанарел.
— А автоматическая табельная доска, по-вашему, зачем?
— Но ведь пока ее нет! Она должна прибыть вместе со всем оборудованием.
— До тех пор я сам буду отмечать приход и уход служащих.
Афанарел посмотрел на него с изумлением.
— Что вы за человек такой? Что у вас за душой? — спросил он.
— Мерзость всякая, как, впрочем, и у любого другого, — сказал Амадис. Он повернулся и посмотрел в другую сторону. — Кишки и куча говна. А вот и все остальные! — объявил он.
— Пойдем навстречу? — предложил археолог.
— Это невозможно, — сказал Амадис. — Они прибывают с противоположных сторон.
— А почему бы нам не встретить их по отдельности?
— Еще чего! Вы успеете им такого про меня наговорить! И потом, дирекция распорядилась, чтобы я встретил их самолично!
— Ладно! — сказал Афанарел. — Только теперь больше ко мне не приставайте! Я пошел!
И он бросил Амадиса, да притом так, что тот, воткнувшись в землю, тут же пустил корни, ибо под тонким слоем песка здесь залегали прекрасные плодородные почвы. После чего Афанарел спустился вниз по дюне и пошел навстречу колонне.
Тем временем автомобиль профессора Членоеда быстро катил по ухабам вперед; практикант, согнувшись в три погибели от мучившей его тошноты, сидел, уткнувшись носом во влажное махровое полотенце, и самым непристойным образом икал. Более стойкий к жизненным невзгодам Членоед весело напевал очень уместную как с точки зрения слов, так и в музыкальном отношении американскую песенку под названием Show Me the Way to Go Home. Когда машина вскарабкалась на очередную возвышенность, он изящно перешел к Takin’a Chance for Love Вернона Дьюка, а стоны, параллельно испускаемые практикантом, могли бы разжалобить даже оптового торговца базуками. На спуске Членоед прибавил газу, а практикант затих: стонать и блевать одновременно он не мог, и это было серьезным упущением в его слишком буржуазном воспитании.
Мотор издал последний фырк, практикант — последний хрип, и машина Членоеда застыла прямо перед Амадисом, который недовольно наблюдал за тем, как археолог шел навстречу колонне вновь прибывших.
— Здравствуйте, — сказал Членоед.
— Здравствуйте, — сказал Амадис.
— Х-х-х-х-х-х! — сказал практикант.
— Успели-таки! — констатировал Амадис.
— Нет, — возразил Членоед. — Я приехал раньше времени. Кстати, почему вы не носите желтые рубашки?
— Такое уродство! — воскликнул Амадис.
— Верно, — согласился Членоед. — С вашим землистым цветом лица это действительно было бы ужасно. Позволить себе такое может только красивый мужчина.
— Это вы-то красивый мужчина?
— Прежде всего обращайтесь ко мне как положено, — сказал Членоед. — Я не кто-нибудь, а профессор Членоед.
— Это роли не играет, — возразил Амадис. — Все равно Дюпон красивее вас. Для меня, по крайней мере.
— Профессор, — добавил Членоед.
— Профессор, — повторил Амадис.
— Можно и «доктор», — сказал Членоед. — Это уж как вам больше нравится. Полагаю, вы педераст?
— Почему вы считаете, что тот, кто любит мужчин, обязательно педераст? — вспылил Амадис. — Ну сколько можно, в конце концов!..
— Вы хам и грубиян, — сказал Членоед. — Как хорошо, что я вам не подчиняюсь.
— А вот и подчиняетесь!
— Профессор, — сказал Членоед.
— Профессор, — повторил Амадис.
— Нет, — сказал Членоед.
— Что — нет? — не понял Амадис. — Я к вам обратился так, как вы сказали, а вы мне — нет.
— Нет, — сказал Членоед. — Я вам не подчиняюсь.
— Нет, подчиняетесь.
— Подчиняетесь, профессор, — поправил Членоед и послушно повторил за ним Амадис.
— У меня контракт, — сказал Членоед. — Я никому не подчиняюсь. Более того, во всем, что касается санитарии, главный здесь — я.
— Я был не в курсе, доктор, — примирительно произнес Амадис.
— Ах, вот как! — сказал Членоед. — Теперь вы будете передо мной заискивать?
Амадис вытер пот со лба: становилось жарко. Членоед пошел к машине.
— Идите сюда, вы мне поможете, — сказал он.
— Не могу, профессор, — ответил Амадис. — Археолог меня бросил, и я тут пророс.
— Не говорите глупостей, — возразил профессор Членоед. — Вы придаете слишком большое значение словам.
— Вы так считаете? — забеспокоился Амадис.
— Пш-ш-ш-ш-ш! — вдруг зашипел профессор Амадису прямо в лицо, и тот, безумно перепугавшись, пустился наутек.
— Вот видите! — крикнул вдогонку Членоед.
Амадис вернулся. Вид у него был уязвленный.
— Чем я могу быть вам полезен, профессор? — спросил он.
— То-то же! — сказал Членоед. — Наконец-то вы ведете себя правильно. Держите!
И бросил ему огромный ящик. Амадис его поймал, но не удержал, и ящик придавил ему правую ногу. Минуту спустя он, стоя на одной ноге, с большим мастерством изображал капризную цаплю.
— Прекрасно, — сказал Членоед. Он опять уселся за руль. — Ящик отнесите в гостиницу. Я буду вас там ждать. — Он растолкал уснувшего было практиканта. — Эй, вы!.. Приехали!
— Ах!.. — вздохнул практикант с блаженной улыбкой.
Машина устремилась вниз, а практикант опять уткнулся носом в заблеванное полотенце. Амадис посмотрел вслед удаляющемуся автомобилю, затем перевел взгляд на ящик и, прихрамывая, попытался взвалить его себе на плечи. К несчастью, у него была круглая, сутулая спина.
VIII
Афанарел семенил навстречу транспортной колонне. Его походка была под стать его остроносым бежевым ботинкам, парусиновый верх которых придавал толстым кожаным подошвам степенность давно минувших дней. Короткие штаны из грубого полотна были настолько широки, что в каждой штанине свободно уместилось бы по три его костлявых коленки, а рубашка цвета хаки, давно потерявшая оный из-за неправильной стирки, пузырем висела на животе. К костюму прилагался еще пробковый шлем, который, однако, всегда находился в его палатке. Откуда следует, что Афанарел никогда его и не носил. Археолог размышлял о наглости Амадиса, о том, что не мешало бы его проучить. И не раз, и не два, и все равно этого будет мало. Он смотрел себе под ноги, как это принято у археологов; люди этой профессии не должны ничем пренебрегать, ибо открытия их часто являются плодом случайного совпадения, рыскающего где-то у самой земли, как о том свидетельствуют труды монаха Орфососа, жившего в X веке в монастыре ордена Бородатых, где он был настоятелем, ибо только у него одного был каллиграфический почерк. Афанарел вспомнил тот день, когда Толстен поведал ему о прибытии некоего господина по имени Амадис Дюдю, вспомнил о проблеске надежды, мелькнувшем у него в мозгу (если не где-нибудь в другом месте) и перешедшем после посещения ресторана чуть ли не в сияние. Последнее, правда, угасло раз и навсегда под воздействием недавней беседы с Амадисом.