— Что еще за система? — воскликнул Членоед. — Вы мне совсем голову заморочили.
— Система, позволяющая справиться с любой проблемой, — пояснил Анжель. — У меня действительно есть решение для любой проблемы. И притом, оптимальное, всегда приносящее пользу, но знаю его только я, а посвящать в суть дела окружающих у меня нет времени, потому что я слишком занят. Я работаю и люблю Бирюзу. Понимаете?
— Некоторые люди гораздо больше заняты, чем вы, — сказал профессор.
— Да, — согласился Анжель. — Но у меня еще должно хватить времени на то, чтобы, пуская слюну, поваляться на животе. Чем я в ближайшее время и собираюсь заняться. Я связываю с этим большие надежды.
— Если они придут за мной завтра, — сказал Членоед, — позаботьтесь, пожалуйста, о практиканте. Перед отъездом я отрежу ему руку.
— Вас рано забирать, — возразил Анжель. — Вы имеете право еще на один труп.
— Они могут арестовать меня раньше времени, — сказал профессор. — С законами последнее время вообще сплошные неувязки.
VIII
Аббат Иоанчик размашистым шагом шел по пустыне. Через плечо у него была перекинута тяжелая сума, и он лихо помахивал требником, который болтался у него на веревочке, подобно школьной чернильнице. Дабы усладить свой слух (а заодно и освятить себя), он напевал старинный церковный гимн:
Он с силой притопывал каблуком в местах, отмеченных сложившейся музыкальной традицией, и свое физическое состояние, проистекающее из всех этих видов деятельности, счел вполне удовлетворительным. Посередине дороги то тут, то там произрастали кустики жесткой острой травы; нога аббата иногда ступала и на австралийскую колючку, больно покусывавшую его икры под сутаной, но какое это все имело значение? Никакого. Аббат Иоанчик еще и не такое видал, ибо Господь велик.
Мимо него слева направо пробежала кошка, и он решил, что теперь он почти у цели, а потом внезапно очутился в самом центре лагеря Афанарела. Посередине Афанареловой палатки, точнее говоря. Где, кстати, трудился последний: ценой неимоверных усилий он пытался раскрыть очередную заклинившую складную коробочку.
— Привет! — сказал археолог.
— Привет! — сказал аббат. — Что это вы делаете?
— Пытаюсь открыть коробку, — объяснил Афанарел. — Только она не открывается.
— Так и не открывайте, — сказал аббат. — Не надо себя насиловать.
— Она из криплина, — заметил Афанарел.
— Криплин — это что?
— Такая смесь, — сказал археолог. — Слишком долго объяснять.
— И не надо, — смирился аббат. — Что новенького?
— Сегодня утром умер Барридзоне, — сказал Афанарел.
— Magni nominis umbra… — произнес аббат.
— Jam proximus ardet Ucalegon…
— О! He надо верить в приметы, — сказал Иоанчик. — Когда в песок закапывать будем?
— Сегодня вечером или завтра.
— Надо сходить туда, — сказал аббат. — До свиданья.
— Нет, нет, я пойду с вами, — решился археолог. — Секундочку.
— Может, выпьем? — предложил Иоанчик.
— «Куэнтро»?
— Нет!.. Я с собой принес.
— А у меня еще есть древнеегипетское пиво, — сказал археолог.
— Спасибо… Честное слово, не надо…
Иоанчик отстегнул ремень переметной сумы, порылся в ней и извлек оттуда дорожную флягу.
— Вот, — сказал он. — Попробуйте.
— Только после вас…
Иоанчик повиновался и как следует отхлебнул из фляги. Затем протянул ее археологу. Последний поднес ее к губам, запрокинул голову, но тут же снова выпрямился.
— Там больше нет ничего… — сказал он.
— Неудивительно… А я не меняюсь, — заметил аббат. — Все такой же пьяница, лезу в чужие дела… К тому же обжора.
— Да мне не так уж и хотелось, — сказал археолог. — Я бы мог сделать вид, что пью…
— Ничего, ничего, — успокоил его аббат. — Так мне и надо. Сколько маслин в ящике с полицейскими маслинами?
— А полицейские маслины — это что? — спросил археолог.
— Правильный вопрос! — сказал аббат. — И вы имеете полное право задать мне его. Это образное выражение, которое, правда, использую только я, обозначающее пули калибра 7,65 мм, — ими заряжены обычно полицейские прошиватели.
— Это не противоречит объяснению, которое я пытался для себя сформулировать, — заверил археолог. — Ну, скажем, двадцать пять.
— Нет, — сказал аббат. — Это слишком. Черт! Скажите «три».
— Ну, три.
Иоанчик выхватил из кармана четки и три раза прочитал молитву, перебирая их так быстро, что гладкие бусины задымились в его ловких пальцах. Затем он спрятал четки обратно в карман, поднял руки и помахал ими над головой.
— У-у-у! Обжегся!.. — сказал он. — Так мне и надо. И к тому же я наплевательски отношусь к окружающим.
— Тоже мне проблема! — воскликнул Афанарел. — Вас никто не осуждает.
— Как вы хорошо это сказали, — восхитился Иоанчик. — Вы культурный человек. Приятно встретить человека своего уровня в пустыне среди песков и липких ампочек.
— А также элимов, — добавил археолог.
— Да-да, — сказал аббат. — Это вы о маленьких желтых улитках? Кстати, как поживает ваша юная приятельница, эта девушка с красивой грудью?
— Сейчас я вижу ее крайне редко, — пояснил археолог. — Она с братьями ведет раскопки. Но элимы — это не улитки. Это, скорее, трава такая.
— Так значит, мы ее сегодня не увидим? — спросил аббат.
— Сегодня нет.
— Ну, а зачем она вообще сюда приехала? — спросил Иоанчик. — Такая красивая девушка — с такой потрясающей кожей, с такими роскошными волосами, с такой грудью, что самовольно от церкви отлучишься, по-звериному умная и упругая… А теперь, оказывается, с нею вообще невозможно увидеться. Надеюсь, она все-таки с братьями не спит?
— Нет, — сказал археолог. — По-моему, ей нравится Анжель.
— Так в чем же дело? Если хотите, я их поженю.
— Он думает только о Бирюзе, — сказал археолог.
— Вот уж кто совсем меня в восторг не приводит. Сытая такая, откормленная.
— Да, — сказал археолог. — Но он ее любит.
— А любит ли он ее на самом деле?
— Разобраться в этом было бы совсем не безынтересно.
— Может ли он сохранять к ней чувство, наблюдая за тем, как она спит с его другом? — спросил Иоанчик. — Я говорю все это, но вы не подумайте, что это нездоровое любопытство человека с подавленными половыми инстинктами. Знаете, время от времени и у меня стоит.
— А я в этом и не сомневаюсь, — сказал Афанарел. — Можете не оправдываться. Мне кажется, он ее действительно любит. В том смысле, что он готов за ней бегать без всякой надежды на успех. До такой степени, что Медь, которая только о нем и думает, оставляет его совершенно равнодушным.
— Ах! Ах! — воскликнул аббат. — Он, наверное, натирается!
— Что? Что?
— Натирается. Ах, извините, это церковный жаргон.
— Я… Ах, да… понял… — сказал Афанарел. — Нет, я не думаю, чтобы он натирался.
— В таком случае мы сможем уложить его с Медью в постель, — сказал Иоанчик.
— Мне бы очень хотелось, чтобы они были вместе, — поддержал Афанарел. — Они оба такие славные.
— Надо их сводить к отшельнику, — сказал аббат. — Какой все-таки классный мученический акт он себе придумал, черт возьми! Ой! Опять! Ладно! Напомните мне попозже, что мне надо еще пару раз помолиться.
— А что вы такого сказали? — спросил археолог.
— Богохульствую все время, — сказал Иоанчик. — Но это ладно. Я потом помолюсь. Итак, возвращаясь к интересующему нас вопросу, хочу сказать, что мученический акт отшельника — это нечто.
— Я еще не видел, — сказал археолог.
— Ну, на вас это и не произвело бы особого впечатления, — заверил аббат. — Вы довольно-таки старый.
— Да, — сказал археолог. — Меня больше интересуют предметы из прошлого, события давно минувших дней. Но когда я вижу, как два молодых и красивых существа принимают простые и естественные позы, меня это совершенно не шокирует.