— Негритянка эта… — начал Иоанчик. Он не сумел закончить фразу.
— Что в ней такого?
— Она… очень способная. Ну, очень гибкая, понимаете? Вы не будете возражать, если мы переменим тему?
— Нет, разумеется, — отозвался археолог.
— А то я начинаю нервничать, — сказал Иоанчик. — Я не хотел бы, чтобы у вашей юной приятельницы сложилось обо мне дурное впечатление. Ну вот, дайте мне понять, скажем, что можете вылить мне за шиворот стакан холодной воды, или намекните на пытку молотком.
— Что еще за пытка молотком?
— Она часто применялась у индейцев, — сказал аббат. — Мошонку медленно давят на деревянной колоде, до тех пор пока не появятся железы, а когда они наконец выдавливаются, по ним резко бьют деревянным молотком… Ой-ой-ой!.. — добавил он, согнувшись, как бы от боли. — Наверное, это ужасно больно.
— Неплохо придумано, — одобрил археолог. — Кстати, о пытках…
— Не надо, не надо… — сказал сложенный вдвое аббат. — Я и так уже совсем успокоился.
— Прекрасно, — обрадовался Афанарел. — Значит, мы можем идти?
— Что вы говорите? — удивился аббат. — Мы что, еще не ушли? С ума сойти можно! Ну, вы меня и заболтали!
Археолог засмеялся, снял пробковый шлем и повесил его на гвоздь.
— Я готов, — сказал он.
— Один гусь, два гуся, три гуся, четыре гуся, пять гусей, шесть гусей!.. — сказал аббат.
— Семь гусей, — сказал археолог.
— Аминь! — заключил Иоанчик.
Он перекрестился и первым вышел из палатки.
IX
Этих эксцентриков можно привести к общему знаменателю…
— Так вы говорите, это элимы? — спросил Иоанчик, указывая на траву.
— Это — нет, — отозвался археолог. — Но они здесь часто встречаются.
— И вообще, зачем забивать себе этим голову? — заметил аббат. — Зачем заучивать названия, когда знаешь сам предмет?
— Для поддержания беседы.
— Тогда можно каждый раз придумывать новое название.
— Конечно, — согласился археолог. — Но для разных людей, к которым обращаешься, пришлось бы одно и то же называть по-разному.
— Это солецизм, — сказал аббат. — Не к которым обращаешься, а которых обращаешь. В веру, разумеется.
— Да нет же! — возразил археолог. — Во-первых, сказать такое было бы варваризмом, а во-вторых, это абсолютно не соответствует тому, что я имел в виду.
Они направлялись к гостинице Барридзоне. Аббат доверительно взял Афанарела под руку.
— Я готов с вами согласиться… — сказал аббат. — Но все равно до конца я этого не понимаю.
— Ну, это уж в вас профессиональные, простите, конфессиональные навыки заговорили.
— Да, кстати, как у вас обстоят дела с раскопками?
— Мы очень быстро продвигаемся вперед. Вдоль линии Веры.
— А что она из себя представляет? Ну, в нескольких словах?
— О… — сказал архелог. — Я даже не знаю… Ну, если… — Казалось, он подбирает слова. — Ну, если совсем приблизительно, проходит она недалеко от гостиницы…
— А мумии вам попадались?
— Да, мы едим их на завтрак, обед и ужин. Между прочим, вкусно. Обычно они хорошо препарированы, но иногда специй многовато.
— Мне тоже довелось отведать мумий, но это было давно в Долине Царей, — сказал аббат. — У них это фирменное блюдо.
— Но там они их делают сами. А наши — настоящие.
— Терпеть не могу мясо мумий, — сказал аббат. — Ваша нефть и то лучше. — Он отпустил Афанарелов локоть. — Простите, я сейчас.
Археолог увидел, как аббат разбежался и сделал двойное сальто. Приземлившись на руки, он начал крутить колесо. Сутана развевалась вокруг его тела, прилипая к ногам и обтягивая выпуклые икры. Иоанчик выполнил дюжину оборотов, застыл в стойке на руках, а потом резко приземлился на ноги.
— Я воспитывался у Эудистов, — объяснил он археологу. — Учиться у них тяжело, но потом это благотворно сказывается как на вашей душе, так и на вашем теле.
— Я сожалею, что не вступил на путь веры, — сказал Афанарел. — Глядя на вас, начинаю понимать, сколько я потерял.
— Но ведь вы в целом преуспели в своей области, — сказал аббат.
— Найти линию Веры… В моем-то возрасте… — пробормотал археолог. — Слишком поздно…
— Зато молодежь сможет воспользоваться вашим открытием.
— Наверное.
Взобравшись на холм, они наконец увидели вдали гостиницу Барридзоне. Прямо перед ними пролегала на опорах, сияя в солнечных лучах, новенькая железная дорога. Справа и слева от нее возвышались две высокие песчаные насыпи, а сама она исчезала за следующей дюной. Рабочие вбивали в шпалы последние скобы: сначала был виден отблеск от столкновения молотка с головкой скобы, и только потом издалека доносился шум удара.
— Так они же разрежут гостиницу пополам!.. — ахнул Иоанчик.
— Да… По их подсчетам получается, что без этого нельзя.
— Глупость какая! — воскликнул аббат. — Не так-то много гостиниц в округе!
— Мне тоже так кажется, — сказал археолог. — Но Дюдю решил иначе.
— Этот Дюдю совсем тю-тю… — заключил аббат. — Создается впечатление, что он сделал это нарочно. Однако я-то знаю, что это не так.
Они замолчали, тем более что шум становился невыносимым. Желтое с черными шашечками такси отъехало в сторону, уступая место железной дороге; гепатроли цвели так же пышно, как и прежде. По обыкновению, над плоской крышей гостиницы стояла дрожащая, напоминающая мираж, дымка, а песок оставался по-прежнему желтым, сыпучим и манящим. Что касается солнца, то оно сияло без перемен, а граница темной холодной зоны, простирающейся далеко позади, матовой и безжизненной, уходящей налево и направо, была скрыта от взгляда Афанарела и Иоанчика зданием гостиницы.
Карло и Моряк прекратили работу, во-первых, чтобы дать пройти аббату и Афанарелу, а во-вторых, потому, что надо было сделать перерыв. Чтобы продвинуться дальше, необходимо было снести часть гостиницы, но сначала надо было вынести оттуда тело Барридзоне.
Тяжело ступая, рабочие медленно зашагали к штабелям рельсов и шпал, дабы подготовиться к укладке следующего отрезка пути. Тонкий контур стального подъемника четко вырисовывался над сваленными в кучу строительными материалами, врезаясь в небесную синь черной рамкой треугольника.
Рабочие карабкались по насыпи, подъем был очень крутой, и им иногда приходилось опираться на руки; затем они быстро сбежали с другой стороны по склону вниз, но этого уже ни аббат, ни его спутник не видели.
Афанарел и Иоанчик зашли в большой зал ресторана; археолог закрыл за собой застекленную дверь. Внутри было душно, по полу стлался идущий от лестницы запах лекарств, зависающий на уровне бараньей головы и заполняющий собой все укромные уголки зала. В ресторане было пусто.
Они подняли головы: сверху доносились чьи-то шаги. Аббат направился к лестнице и начал восхождение на верхний этаж. За ним проследовал и археолог. От сильной вони становилось дурно. Афанарел старался не дышать. Поднявшись, они зашагали по коридору второго этажа и по доносившимся голосам определили комнату, где находился труп. Они постучались — им разрешили войти.
Останки Барридзоне покоились в большом ящике: хозяин гостиницы уместился там во всю длину лишь потому, что вследствие происшедшего он стал несколько короче. Осколок черепа покоился на его физиономии — вместо лица у него была масса черных вьющихся волос. В комнате был еще Анжель — он разговаривал сам с собой, но, когда увидел археолога и аббата, замолчал.
— Здравствуйте! — сказал аббат. — Как дела?
— Да так… — отозвался Анжель.
Он пожал археологу руку.
— Мне показалось, вы что-то сказали, — промолвил аббат.
— Я боялся, что он заскучает, — сказал Анжель. — Пытался поговорить с ним. Вряд ли он меня слышал, но в любом случае это должно было успокоить его. Хороший был человек.
— Мерзкая история, — произнес Афанарел. — После такого просто руки опускаются.