— Ну что ж, до свидания,— сказал Лерон.
— До свидания,— ответил Орвер и, не подавая виду (да и перед кем?), расслабил на три прорези ремень.
Брюки упали, он снял их и бросил на лестничную площадку. Туман и в самом деле был теплый, точно всполошенная перепелка, и если Лерон позволил себе разгуливать в подъезде со своей штуковиной наружу, то почему бы ему, Орверу, и вовсе не снять все лишнее?
Куртка и рубашка проделали тот же путь, что и брюки. Оставил он только туфли.
Спустившись вниз, он наткнулся на дверь хозяйки его квартиры.
— Входите,— услышал он женский голос.
— Есть ли почта для меня? — спросил Орвер.
— О, мсье Лятюиль! — расхохоталась эта толстуха.— Вы всегда такой шутник... Значит... вы славно поспали, не так ли? Я не хотела беспокоить вас... но вы ведь видели первые дни этого тумана?.. Все с ума посходили. А теперь... Привыкли как-то...
Он почувствовал ее приближение по сильнейшему запаху духов, сметающему на своем пути молочно-голубоватый барьер.
— Еду не очень-то удобно готовить,— сказала она.— Но это ведь смешно, этот туман... он кормит, можно так сказать... я, видите ли, ем хорошо... а тут уже три дня — стакан воды, кусочек хлеба, и я довольна.
— Вы должны похудеть,— сказал Орвер.
— Ах, ах,— загоготала она, словно мешок с орехами, принесенный с седьмого этажа.— Пощупайте, увидите, мсье Орвер, я никогда не была в такой форме. У меня ведь даже груди поднялись... Пощупайте, увидите, говорю вам.
— Но... гм...— сказал Орвер.
— Пощупайте, увидите, говорю вам.
Она наугад взяла его за руку и положила ее на кончик груди.
— Удивительно,— констатировал Орвер.
— А мне сорок два года,— сказала хозяйка.— Э, теперь мне моих лет не дадут! Ах, таких, как я, женщин в теле, этот туман ставит в более выгодное положение...
— Но черт возьми! — воскликнул пораженный Орвер.— Вы ведь голая!
— Ну да.— ответила она.— А вы разве нет?
— И я,— сказал себе Орвер.— Странное какое-то чувство у меня...
— Они по радио говорят, что это возбуждающая аэрозоль.
— Да? — удивился Орвер.
Хозяйка квартиры прильнула к нему, дыхание у нее было учащенное. На какое-то мгновение он почувствовал себя просто созданным для этого проклятого тумана.
— Но послушайте, мадам Панюш,— умолял он,— мы ведь не животные. Если это возбуждающий туман, то нужно как-то сдерживать себя.
— Ох, ох! — воскликнула мадам Панюш дрожащим голосом и положила руки туда, куда следовало, с чрезвычайной точностью.
— Мне все равно,— сказал Орвер с достоинством.— Выпутывайтесь, как знаете, сам я делать ничего не буду.
— Хорошо,— пробормотала хозяйка квартиры, нисколько не смутившись,— мсье Лерон более любезен, чем вы. С вами нужно делать всю работу самой.
— Послушайте,— сказал Орвер,— я только проснулся, можно сказать, не поднялся... Я еще не привык...
— Сейчас я вас подниму,— успокоила его хозяйка.
Потом произошли события, на которые лучше набросить накидку, как нищету на бедный мир, как накидку на Ноя, как вуаль Танит на Саламбо.
Орвер вышел из комнаты хозяйки квартиры порезвевшим. На улице он насторожился. Чего не было слышно, как прежде, так это автомобилей. Но повсюду распевали песни. Со всех сторон доносился смех.
Несколько опрометчиво он вышел на дорогу. Уши его еще не привыкли к звуковому горизонту такой глубины, он еще немного терялся. Орвер заметил, что думал теперь вслух.
— Боже мой,— сказал он.— Возбуждающий туман!
Как видно, характер его размышлений мало изменился. Но нужно поставить себя на место человека, который спит одиннадцать дней подряд, просыпается в обстановке полной невидимости и вдруг познает, что его толстенная развалина-хозяйка преобразилась в острогрудую, соблазнительную Валькирию, жадную Цирцею из пещеры непредвиденных удовольствий.
— Худую! — добавил вслух Орвер.
Заметив внезапно, что он стоит на самой середине улицы, Орвер испугался и отступил к стене дома, вдоль которой и продолжал двигаться еще метров сто. Так он добрался до булочной. Усвоенные правила гигиены обязывали его что-нибудь съесть после такой физической нагрузки, и он вошел в булочную купить хлебец.
В лавке стоял шум.
Орвер не был человеком с предубеждениями, но когда понял, чего требовали от каждого клиента булочница и от каждой клиентки булочник, то почувствовал, что волосы на голове зашевелились.
— Слушай ты, корч, если я даю хлеб за два ливра,— говорила булочница,— то имею право требовать соответствующего размера.
— Но, мадам,— протестовал дрожащим голосом старичок, в котором Орвер признал мсье Кюрепипа, органиста с конца набережной,— но, мадам...