— У вас замызганная рубашка,— сказал хозяин.— Ночевать сегодня будете на улице.
Подняв деньги, помощник вышел. Ветер усилился, и рифленое стекло перед кованой решеткой входной двери дрожало. Закрывая за собой дверь, он в последний раз взглянул на хозяина. Тот склонился над альбомом и, вооружившись большой желтой лупой, разглядывал занзибарские марки, определяя их ценность.
Помощник сошел с крыльца, прячась в длинную куртку, позеленевшую от воды марочных прудов. Ветер пронизывал старую куртку и так раздувал ее, что, казалось, на спине у помощника вырос горб, а это не могло не иметь вредных последствий для позвоночника. Помощник страдал внутренним миметизмом[43] и был вынужден ежедневно бороться с этим недомоганием, в результате больные органы функционировали нормально, сохраняя обычную форму.
Теперь уже совсем стемнело, земля излучала тусклый, невысокого качества свет. Помощник свернул направо и пошел вдоль дома. Он ориентировался по черному раскрученному шлангу, которым пользовался хозяин, когда топил крыс в подвале. Помощник подошел к трухлявой будке, в которой ночевал накануне. Промокшая соломенная подстилка пахла тараканами. Круглый вход был завешен куском старого одеяла. Когда помощник приподнял его, чтобы залезть в будку, вспыхнул ослепительный свет и раздался взрыв. В будке разорвалась большая петарда. Сильно запахло порохом.
Помощник от неожиданности подпрыгнул, сердце его заколотилось. Желая унять сердцебиение, он задержал дыхание, глаза тотчас же задергались, и он жадно глотнул воздух. В легкие проник запах пороха, и помощник немного успокоился.
Он подождал какое-то время, прислушался. Тихо свистнул. Не оборачиваясь, вполз в будку и скрючился на противной подстилке. Опять свистнул и прислушался. К будке приблизился мелкими шажками его пушистый ручной зверек. Помощник как-то умудрялся прокормить зверька дохлыми рыбами. Зверек залез в будку и прижался к нему. И тут помощник спохватился и взялся рукой за щеку. Все три марки уже начали сосать его кровь. Он с немалым трудом оторвал их от щеки, едва сдержавшись, чтобы не закричать от боли, и выбросил из будки. На влажной земле они до завтра, конечно же, проживут. Зверек лизнул его в лицо, и помощник заговорил с ним, чтобы успокоиться. Говорил он тихо, поскольку хозяин расставил всюду подслушивающие устройства: хотел знать, о чем помощник говорит наедине с собой.
— Он у меня в печенках сидит,— прошептал помощник.
Зверек преданно засопел, нежно его лизнул.
— Думаю, мне нужно что-то сделать. Нельзя позволять третировать себя, надо, несмотря на его запреты, надевать чистые рубашки, и пусть он выдает мне билеты из дерева. И потом, надо починить сачок и не давать ему дырявить его. Я должен отказаться спать в будке, потребовать себе комнату и прибавку к жалованью — невозможно жить на пятьдесят франков в день! А еще необходимо поправиться и стать очень крепким и красивым, а потом неожиданно для него восстать и спустить ему кирпич на голову. Думаю, придет время, и я это сделаю.
Он сменил позу, повернувшись на другой бок, и стал так напряженно думать, что воздух большими толчками выходил из будки через круглое отверстие и в ней невозможно стало дышать, хотя немного воздуха попало-таки в будку через щели в полу под дырявой подстилкой, но она от этого еще сильнее воняла тараканами, к тому же смердели улитки, у которых началась течка.
— Терпеть не могу эту будку. В ней холодно. К счастью, со мной ты. А в подвале бурлит вода — хозяин топит крыс. Ну нельзя же уснуть, когда в ушах стоит крысиный визг. Каждый божий вечер! И почему он так хочет во что бы то ни стало извести этих крыс и утопить их непременно в воде? Крыс ведь топят в крови.
Зверек больше не лизал его. На сером фоне светящейся земли отражался его профиль: вытянутая мордочка, заостренные ушки, желтые, с холодным отблеском, глаза. Зверек тоже ворочался, устраиваясь поудобнее, и наконец пристроился, уткнувшись носом в ляжку.
— Мне холодно,— сказал помощник.
Он начал тихо рыдать. Слезы капали на подстилку, от нее поднимался легкий пар, и контуры предметов становились смутными.
— Разбуди меня завтра пораньше,— попросил помощник зверька.— Мне надо отнести обратно эти три марки. Лишь бы он не дал мне фальшивый билет!
Где-то вдалеке послышались сначала грохот, потом пронзительный визг и легкий топот лапок.
— О!..— простонал помощник.— Опять он взялся за крыс! Я хотел бы, чтобы он сам был крысой — тогда я поливал бы его из шланга, пока он не сдохнет. Может, завтра вечером он даст мне мои пятьдесят франков. Ах, как я голоден! Крысу бы съел живьем!