Дюпон был сыном трудолюбивых ремесленников, которых он убил для того, чтобы они смогли отдохнуть от трудов и почить в мире. Дабы избежать очевидной благодарности за это, он предпочитал жить в уединении полной набожности жизнью в надежде, что еще до смерти будет канонизирован папой, как это произошло со святым Фуко, ратовавшим за крестовые походы. Обычно он ходил, выпятив грудь, но в данный момент был занят тем, что клал щепки в огонь, находившийся в состоянии непостоянной стабильности. Ловким движением ножа он накалывал блестящих от влаги каракатиц и топил их в минерализованной воде. Ведро было сделано из пластин тюльпанового дерева. Попадая в кипяток, каракатицы принимали красивый цвет индиго; отсветы от огня отражались в бурлящей поверхности воды, а отражение на потолке кухни напоминало "каннабис индика". Запах, исходивший от пищи, впрочем, не слишком отличался от благовонного лосьона "Патрель", которым пользуются все мастера парикмахерского дела, даже Андрэ и Гюстав.
Тень Дюпона металась по стенам. Он дожидался момента, когда Афанагор и Мартен закончат есть, чтобы убрать со стола.
Тем временем Мартен в форме диалога докладывал о событиях, произошедших за утро.
— Что у нас нового? — спросил Афанагор.
— Если речь идет о саркофаге, то ничего,— ответил Мартен.— Он не обнаружен.
— Работы продолжаются?
— Продолжаем рыть. Во всех направлениях.
— Когда это станет возможным, будем рыть только в одном направлении.
— Говорят, сюда прибыл новый человек,— сказал Мартен.
— И кто это такой?
— Он приехал на 975-м автобусе. Его зовут Амадис Дуду.
— О, наконец-то им удалось подобрать пассажира...— вздохнул Афанагор.
— Он уже успел устроиться,— сказал Мартен.— Одолжил офисный стол и теперь пишет письма.
— У кого он одолжил стол?
— Не знаю. Похоже, у него полно работы.
— Поразительно!
— По поводу саркофага?
— Послушайте, Мартен, свыкнитесь с мыслью, что нельзя находить каждый день по саркофагу!
— Но мы пока не нашли ни единого!..
— И это — доказательство того, что их мало,— заключил Афанагор.
Мартен тряхнул головой.
— Это место никуда не годится! — сказал он.
— Мы только недавно приступили к работе,— заметил Афанагор.— Вы слишком нетерпеливы.
— Простите меня, учитель,— сказал Мартен.
— Не стоит извиняться. К вечеру вы напишите мне двести строк!
— Двести строк чего, учитель?
— Переведите на греческий одно из белых стихотворений Исидора Изу. Да выберите, какое подлиннее!
Мартен отставил стул и вышел. Работы ему хватало, по крайней мере, до семи часов вечера, а день выдался жарким.
Афанагор закончил есть. При выходе из палатки он подобрал свой археологический молоток — ему хотелось завершить очистку горшка. Он собирался сделать это как можно скорее, поскольку личность Амадиса Дуду пробуждала в нем все больший интерес.
Внутри большого горшка, сделанного из толстого фарфора, был нарисован глаз, наполовину залепленный глиной и кремнеземом. Точными и осторожными ударами молотка Афанагор сбил куски этого наслоения и увидел зрачок и радужную оболочку. В общем плане рисунок представлял собой достаточно красивый голубой глаз, несколько суровый, с изящным изгибом бровей. Афанагор старался смотреть на другую стенку горшка, дабы избежать вопрошающего взгляда этого фарфорового визави. Полностью завершив работу по очистке, он наполнил горшок песком, чтобы больше не видеть этот глаз, перевернул его кверху дном и, расколотив ударами молотка, собрал осколки. Таким образом, горшок, не занимая чрезмерно много места и не нарушая размеров экспонатов коллекции его владельца, мог уместиться в коробку стандартного размера, которую Афанагор вынул из кармана.
Закончив работу, Афанагор поднялся и направился в сторону предположительного местонахождения Амадиса Дуду. Если данная личность предрасположена к археологии, она заслуживает безусловного внимания. Безупречное чутье и на этот раз вывело археолога к нужному месту. Амадис Дуду сидел за столом и разговаривал по телефону. Афа обратил внимание на следы проведенной интенсивной работы: перед Дуду лежала стопка готовых к отправке писем, а корзина для мусора была полна уже прочитанной корреспонденцией.