— Вам что, отрубина мало дали? Опять будете лезть со своими безумными предложениями?
— Да нет же!.. — застонал Корнелий. — Это все стул…
— Чем вам стул не угодил? Он болен. Его лечат. Вам что, надо объяснять, что здесь больница?
— А-а-а-а… — застонал Корнелий. — Уберите его!.. Он всю ночь скрипел…
Практикант, находившийся рядом с Членоедом, казалось, тоже был на грани нервного срыва.
— Это правда? — спросил профессор.
Практикант кивнул.
— Вообще-то, его можно выкинуть, — сказал он. — Кому он нужен? Старый сломанный стул.
— В стиле Людовика XV, между прочим, — заметил Членоед. — И потом, кто сказал, что у него жар — вы или я?
— Я, — признался практикант.
Когда он говорил с Членоедом о стуле, все внутри у него начинало кипеть.
— Вот вы его и лечите.
— Но я же с ума сойду!.. — застонал Корнелий.
— Тем лучше! — сказал Членоед. — Тогда вы перестанете донимать меня своими глупыми предложениями. Сделайте-ка ему еще укольчик, — обратился он к практиканту, указывая на Корнелия.
— Ой-ой-ой… — жалобно простонал Корнелий. — У меня ягодица совсем онемела!..
В эту минуту стул издал целую очередь ужасающих звуков, напоминавших хруст костей; от кровати пошла ужасная вонь.
— Всю ночь так… — прошептал Корнелий. — Переведите меня в другую палату…
— Скажите спасибо, что вас положили в палату на двоих! Чем вы еще недовольны?.. — возмутился практикант.
— На двоих с вонючим стулом, — пробормотал Корнелий.
— Ладно, хватит! — сказал практикант. — Думаете, от вас хорошо пахнет?
— Не оскорбляйте больного, — оборвал его Членоед. — И вообще, что с этим стулом? Прободная непроходимость?
— По-моему, да, — сказал практикант. — И потом, у него давление четыреста на девяносто.
— Хорошо, — сказал Членоед. — Вы ведь знаете, что надо делать в таких случаях? До свиданья!
Он сильно надавил Корнелию на кончик носа, чтобы рассмешить его, и вышел из палаты. Его ждал Крюк: надо было продолжить работу над «Пингом-903».
Нервно покусывая губы, Крюк склонился над листом бумаги, исписанным вычислениями и сомнительными и малоубедительными уравнениями двадцать шестой степени. Членоед тем временем ходил взад и вперед по комнате и, чтобы лишний раз не поворачиваться, дойдя до синей, клопиного цвета, стены, шел обратно задом наперед.
— Здесь ничего не выйдет, — произнес Крюк после долгого молчания.
— Крюк, — сказал Членоед, — вы просто трус.
— Места здесь не хватит. Он полетит со скоростью четыре в минуту. Вы можете себе такое представить?
— Ну и что? — не дрогнул Членоед.
— Надо ехать в пустыню.
— Я должен быть здесь и лечить своих пациентов.
— Пусть вас назначат врачом в какую-нибудь колонию.
— Глупости. Мне придется все время мотаться из деревни в деревню, у меня времени не хватит «пингом» заниматься.
— Возьмите отпуск.
— Это не принято.
— Тогда ничего не выйдет!..
— Да вы что!.. — возмутился Членоед.
— Не выйдет, и все тут!.. — ответил Крюк.
— Черт!.. Мне надо в больницу… Вы пока без меня поработайте.
Он спустился вниз по лестнице в цилиндрический вестибюль и вышел на улицу. Машина его стояла за решеткой у тротуара. С тех пор как скончалась одна из его любимейших пациенток, он практически перестал вести частную практику и довольствовался работой в больнице.
Войдя в палату, где лежал Корнелий, он увидел высокого молодого блондина крепкого телосложения, сидящего на кровати у стула. Завидев его, юноша встал.
— Меня зовут Анн, — сказал он. — Здравствуйте, месье.
— Сейчас не время для посещений, — сказал практикант, вошедший вслед за профессором.
— Он все время спит, — возразил Анн. — Должен же я дождаться, когда он наконец проснется.
Членоед повернулся и посмотрел на практиканта:
— Что это с вами?
— Пустяки, сейчас пройдет.
Руки практиканта дрожали, как язычок звонка, а черные круги под глазами расползлись на пол-лица.
— Вы что, не спали?
— Нет… Это все стул…
— Да? А что случилось?
— Сука он!.. — прошептал практикант.
Стул дернулся, захрустел и опять завонял. Разъяренный практикант сделал два шага вперед, но Членоед остановил его, взяв за локоть.
— Успокойтесь, — сказал он.
— Я больше не могу!.. Он издевается надо мной!
— Вы ему судно давали?
— Он делать ничего не желает, — заныл практикант. — Только и знает, что скрипит, хрустит, температуру себе нагоняет и не дает мне жить.